– Не беда, – подумал он, – первый блин комом, завтра наверстаю.
Завтра слив уже не было – была бочка с солеными огурцами. Вовка взвесил запечатанную бочку, сверился с накладной и расписался. Пора было приступать к работе.
Изодрав руки в кровь и весь облившись рассолом, Вовка открыл бочку… Огурцов там была ровно треть – остальные растворились. Это была слизкая соленая труха, которую продавать было, конечно же, нельзя, но и сдать тоже – поздно, расписался.
Доплатив деньги из собственного кармана, Вовка слегка загрустил. Утешало только то, что впереди было два месяца.
Спустя три недели вся наличность была потрачена на восполнение выручки. Субсидий не предвиделось, а мысль о поступлении новой партии товара отдавалась в сердце и голове звонкими молоточками. По ночам мучили фруктово-овощные кошмары. Еще неделю спустя, не выдержав этой пытки, Вовка занял денег у соседей по квартире. Денег хватило на липовый больничный и билет в Евпаторию, где жили родители.
К 1 сентября отъевшийся и отдохнувший, он вернулся в Ленинград, чтобы продолжить занятия в столь вожделенном институте. И занятия шли. Вовка сдавал экзамены, но на время производственной практики он неизменно покупал больничный лист, с указанием почти смертельного диагноза, и билет в Евпаторию.
Рухнуло все в одночасье – он получил диплом. По распределению оказался в пригородном ресторане первой категории в должности шеф-повара. Мечты о наживе давно уже не посещали: каждый вечер в ресторан приезжали друзья, бывшие сокурсники и просто знакомые. Кормил он их за свой счет – мимо кассы. И еще давал с собой продукты и выпивку – тоже мимо кассы. Человеком он был широким.
Через три года, положенных для молодого специалиста, когда уже все осточертело, Вовка принял очередное судьбоносное решение. Наскоро женившись в четвертый раз, он эмигрировал в Израиль, – благо, мама была еврейкой, а следовательно, по законам Земли обетованной, он был евреем. Вот где можно было развернуться! И он развернулся…
Через год однокурсникам пришло письмо. В нем Соловьев сообщал, что устроился весьма прилично. Купил домик на Голанских высотах – правда, денег назанимал у половины Израиля. Друзья покивали, порадовались… Смущало только одно: они достоверно знали, что на Голанских высотах (в районе военных действий с Палестиной) жилье давали бесплатно и даже приплачивали. А ведь ему еще отдавать деньги половине Израиля…
Сентябрь в том году выдался совершенно мерзкий. И это удручало – в первую очередь потому, что моя дочь шла «первый раз в первый класс».
Первое сентября было еще более или менее: холодновато, конечно, но дождь пошел, слава богу, когда линейка уже закончилась. Все последующие дни – сплошная мокрота и грязь. На текущую учебу это не влияло, но ведь ребенку нужно еще и погулять, и какими-то внеклассными делами заняться. Школьными науками моя Ксюшка не особо себя обременяла, приходила домой, усаживалась за лакированную парту, которую мы купили ей вместо письменного стола, открывала любой учебник на произвольном месте и говорила одну и ту же фразу:
– Что-то же задавали, но что – хоть убей, не помню!
И так каждый день. Я кидалась к телефону, начинала обзванивать всех соучеников и их родителей подряд и общими усилиями мы определяли содержание домашнего задания. Дневников в первом полугодии малыши еще не заводили – что они там могли зафиксировать? А когда дневники уже полагались, то первое, что я увидела там, была запись учительницы: «Ходила по классу на уроке русского языка». Думаю, что и сентябрь начался бы с замечаний, но, видимо, деток все-таки жалели.
