– Не знаю. Может быть.
– Тогда это было лет семьдесят или восемьдесят назад. Не современная ручка, а такая, знаете, похожая на карандаш, только со вставленным пером. Таких уже давно не существует. Только в музеях.
– Как вы это поняли?
– Человеку, который подобной никогда не видел, объяснить сложно, но я знаю, что говорю. Этим записям уже много лет, но сама книга еще старше. Я невеликий специалист, но, судя по шрифту и прочим признакам…
– Я искала год издания, но…
– Помилуйте, она же не в типографии имени Горького издавалась! И это делает ее еще более загадочной.
– Вам интересно, Савелий Игоревич?
– Ну… не скажу, чтобы очень… Я вообще занят сейчас… сами понимаете…
– Если согласитесь помочь, я заплачу за работу, – догадалась Саша и умоляюще сложила ладони.
– Но ведь результата может и не быть. Не хочу быть самонадеянным.
– Я понимаю, но если удастся установить, о чем идет речь, это будет… Это очень важно, поверьте.
– Вы оставите псалтирь?
Отдать книгу Саша отказалась, но обещала сбросить фотографии с хорошим разрешением.
– Ничего не обещаю, но попробую подумать, – пожевав губами, нехотя согласился Разбегов.
Саша вспомнила, что фраза «попробую подумать» всегда была его любимой присказкой. Она улыбнулась и стала прощаться.
На самом деле, говоря, что надписи в книге заинтересовали его не слишком сильно, Разбегов лукавил. Он вообще был падок на всякие исторические загадки. А то, что бывшая студентка Смолина скрыла причину, по которой слова вызвали в ней такое волнение, придавало всей истории флер таинственности.
То, что эта таинственность может быть связана с криминалом, Разбегову в голову не пришло. Как, впрочем, и Саше. Потом она не раз корила себя за то, что в тот день пошла в университет, но знать будущее им обоим было не дано, поэтому обратный путь по Молочной горе она проделала весело, преисполненная надежд и ожидая от лета еще и других радостей.
Однако не успела она сесть в машину, как позвонил старший механик Шевченко и буквально потребовал от начальницы, чтобы она явилась на работу, не дожидаясь производственного коллапса.
Так и сказал – «производственного коллапса».
Саша помчалась в автосервис, однако уйти с головой в проблемы и заботы не получилось. В голове все время вертелась мысль о тех двоих, что приходили в квартиру Ивана Ильича.
Вдруг они искали псалтирь? Может такое быть, что таинственные записи в книге – как раз то, за чем охотятся преступники? Звучит фантастически, но если они приходили не за книгой, тогда за чем? Что такого мог хранить старый человек, явно живущий на пенсию. Или она про Кузнецова чего-то не поняла? Тогда самым правильным будет позвонить в полицию и рассказать про ночное вторжение.
Скорей всего, так она и сделает. Вечером. После работы. Найдет визитку и позвонит. Ясно, что потом покоя не жди, но это лучший выход.
Или лучший – как раз сделать вид, что ничего не слышала и не видела? Пусть этот – как там его? – сам разбирается?
– Шеф, выйди в зал, – заглянул в кабинет Мещеряков.
– Что там у вас?
– Да левый по ходу генератор.
– Для «Тойоты»? Как так? Мы же родной заказывали.
– Ага, родной. Щас увидишь, какой он родной.
Саша поднялась и решительно двинулась следом за Мещеряковым.
Ладно, ввязываться в это дело или нет, она решит вечером.
Вечером Разбегову не терпелось заняться таинственными фразами, поэтому поел он плохо: потыкал для виду вилкой в салат, торопливо выпил чай и поднялся.
