А вот что искал К. Б. в этом фильме, женщине оставалось решительно непонятно. Он, вполне опытный сценарист, плевавшийся на некоторых кадрах, протирал фильм до дыр, выискивал что-то, ведомое лишь ему одному. Лишь когда нашел, она поняла, что именно. Это маковое зернышко сути прекрасно легло в его сценарий предательством себя молодого и возвращением к тому себе, сильному, верному и хрупкому. Только перед этим себя-настоящего главный герой уже успел разрушить.
У сценария оказался грустный финал. Хороший, сильный, со смертью и ломанием себя через колено. Смертью, правда, не физической, но ясно было одно: больше этот герой, сценарист, несчастная жертва общества потребления и собственных амбиций писать и снимать ничего не будет.
Второй фильм ей не понравился. Красивый, сложный, с интригой и многогранными персонажами, с теми же шикарными боевыми сценами – и, надо отдать корейцам честь, почти без фонтанов крови – он не имел особого смысла, не заставлял переживать. Разве что опять героизировал какого-то корейского короля, на этой самой войне пулявшего стрелами со стен разрушенной крепости плечом к плечу с оборванцами-партизанами.
Беспалова сама почитала про него потом и не нашла ничего особенного. Таких героев, миротворцев, умников и жертв обстоятельств, получивших пинок от собственной страны, в любое время и в любом месте было пруд пруди. Разве что корейский женщина не знала и знать не могла, и довольствовалась лишь той немногой информацией, какой снабжали ученый и неученый люд российские историки и переводчики. Одни писали про тирана, сгноившего в тюрьме собственных братьев, другие пели хвалебные оды выдающемуся дипломату, третьи жалели несчастную жертву придворных интриг… набор не отличался оригинальностью. Правда, странно было видеть в том плаксивом красавчике человека, которого второго из всей династии – первый, как успела понять женщина, действительно того стоил, – за шкирку выволокли с трона и из истории и кинули на остров доживать свой век без имени и титула.
Беспалову очередной героически-тиранический правитель не впечатлил, в ярмарочный день таких продавали по рублю штучка, три рубля кучка.
Но было по крайней мере интересно, какой урок извлечет из этого К. Б., чьи глаза до сих пор мальчишески, восторженно и лихо блестели.
Те немногие, что составляли его нынешнее окружение, знали его как Серегу из пятого подъезда. Большего он не желал. От большего он уже успел устать.
Серый панельный дом в окружении таких же безликих, рублено-квадратных домов, подслеповато таращащихся рядами окон, не пекся о благополучии своих жильцов больше, чем требовалось.
К счастью.
К счастью, всем было плевать друг на друга. Даже в те благословенные времена, когда еще оставались наивные, верящие в пресловутый, бессмысленный, закабаляющий круговой порукой девиз из «Трех мушкетеров».
Эта книга, помнится, начала смешить его еще с первых строк. Впрочем, тогда он уже почти поверил. Себе. В себя. Поверил в то, что все помнит.
Оно началось еще в те времена, когда он еще не был собой. Когда его жизнь еще помещалась на детской кроватке и текла как река, сквозь него. Когда и его самого, по-хорошему, еще не было. Детский садик. Манная каша. Теперь он не стыдился со смехом вспоминать об этом, да и само воспоминание стерлось, поблекло, осталось данностью свыше – как и те, другие. Но он запомнил. Оно того стоило.
