– Пиво холодное.
– Извините, спасибо.
– Ты что такое несешь?
В кармане у меня, кстати, лежал конверт. При удобном случае я должен был как бы случайно выложить его на столик. На конверте женской рукой было начертано: «Шурке Воткину». Но, похоже, Хорь и Калиныч меня узнал.
– Я у тебя пять кусков занимал!
– Извини сердечно, – догадался я.
Хорь и Калиныч опять не удивился. Наверное, правда считал, что спивающиеся интеллигенты именно так разговаривают. По его мутным счастливым глазам было видно, что он давно не встречал такого дурака, как я. Кривая грязная рука без стеснения залезла в мой пакетик с орешками. Компания Ботаника его интересовала, а вот на товарища Эй он несколько раз обернулся. Завершив в подсобке таинственные, но, видимо, необходимые работы, товарищ Эй раскладывал на мятой газетке закусь. У них там, в другой галактике, понял я, пробку из бутылки обычно вышибает бритый татарин. Они такого возят в специальном отсеке фотонного звездолета.
– Бабками интересуешься?
– Спасибо, пожалуйста.
– А фотками?
– Извини сердечно.
– Если хочешь бабки, без фоток нельзя.
Хорь и Калиныч явно считал, что я понимаю его тарабарщину.
– Это раньше просто было. Стрельнул и жди, когда по телику объявят, что ты не промахнулся. – Хорь и Калиныч ясно видел, какой перед ним дурак. – А нынче, Шурка, скажу так, друг сердешный, всех отстрелянных по телику не покажешь. Никакого времени на это не хватит.
– Да пожалуйста!
– Точно принесешь?
– Ну да, только не тебе.
– Это почему не мне? Это почему так?
– Да морда у тебя извините, пожалуйста.
– Ты чего это, чего? – задергался, заморгал Хорь с Калинычем. – У нас все честно.
Он даже перекрестился. Он даже мысли такой некрасивой не допускал. Чтобы сбежать с бабками, да ты что! А не веришь, так вместе пойдем! Видно, что врал. Видел, какой я дурак. Кто это нынче водит исполнителя к заказчику? Врал, конечно. Все в нем пело от восхищения. Наверное, любил дураков.
– Точно берешься? – для него, оказывается, это было просто. – Точно принесешь фотку?
– Извини сердечно.
– Мне тебя всяко рекомендовали. Сечешь?
Я неопределенно пожал плечами.
– Давай завтра увидимся.
– Это зачем?
– Ну ты, Шурка! – ликовал Хорь и Калиныч.
Подошла подавальщица и молча сунула мне мокрую бумажку, на которой от руки было написано «Семь сорок».
– Это что? – спросил я.
Подавальщица возмутилась:
– Сдача, алкаш! Допиваются так, что денег не видят. Мы мелкую сдачу так сдаем. С мелочью возиться – себе дороже. В другой раз придешь, записку учтем, не потеряй только.
Ладно, решил я. Такая выдалась неделя. Архиповны улетела, не звонит, зато приехали пожилые родственники. Архиповна на другом материке, зато Инесса купила кислотные гольфики, а Лина настаивает на горячем душе. Роальд не доверяет настоящего дела, зато Хорь и Калиныч готов заказать мне мокрое дело. Куртизанка-партизанка готова жить у моря и питаться семгой, зато товарищ Эй пьет водочку без закуски. Хватит с меня. Сейчас сменю воду в аквариуме, заберу Ботаника и пойдем мы с ним говорить о других мирах, о чужом светлом разуме, о галактиках и молчании Космоса.
Туалетом «реанимации» не располагала.
Зато крапива на пустыре вымахала по плечи.
Седая, тучная, щедро политая, стояла в наклон. Под ногами поскрипывало бетонное крошево, стекло, сминались мерзкие белесые грибочки, от их вида тошнило. Обрывки бумаг, разбухшие окурки, плевки. «И толстый-толстый слой шоколада
