– Настёна, чё ето ладят делать-то опять?
– Дак не пойму, мама. Кусты, что ли, какие-то садить будут.
– Нашто́? Мало емя́м кустов-то в Липиной?
– Эти, вроде, какие-то северные…
– Ёлки, ли чё ли?
Сосед Мотька ввязался в разговор:
– Да нет, лифика́цию станут делать.
– Чё ето?
– Это, баушка, навроде екзеку́ции.
Антанида сохвата́лась за Настасью и начала, было, подвывать, но товарищ в тужурке поднял руку, чтобы, значит, молчали все.
После кожаного стал говорить другой.
– Товарищ Валов вам разъяснил постановление. Электрификация будет производиться на паевые средства. Контроль за сбором средств поручен Фёдору Савватеевичу.
Федя приосанился и важно оглядел земляков. Товарищ продолжал:
– Кроме того, необходимо приступить к заготовке столбов и материалов… Ответственный за это Максим Емельянович.
Со́ря приступит, а как же! Заготовит. Он с молодых ногтей за топор-то хвататся. Чуть чё не по ему дак.
Говорили товарищи долго, новая власть шибко любила собрания. Душа болит – хозяйство ждёт, а попробуй, уйди. Врагом заде́лаешься. Заставили тогда от каждого двора предоставить работника, чтобы готовить брёвна для столбов, да в землю опо́сле вкапывать их. Потом на их тенёта вешали. Это уж сами товарищи ладили, тенёта-те эти не каждому можно трогать – насмерть человека соже́гчи могут. Как всё изла́дили, давай праздновать. Из Егоршиной приезжали артисты, про новую жись показывали, как, мол, хорошо теперь стало. Тот же мужик, из товарищей, опять выступал.
– Вот, товарищи крестьяне, советская власть принесла свет деревне! Мы не будем больше ждать милостей от природы, взять их у неё – наша задача! Забудьте про лучины и керосинки, которыми по́дчевал вас царский режим! Теперь всегда будет гореть этот новый свет деревни!..
* * *
Александра и Мария уже подходили к своей избе, когда увидели в конце улицы каких-то мужиков. Похожи на товарищей, одного легко узнать и издалёка – Федя Горбатый. Верно, он. Руками в их сторону машет. Женщины поскорее забежали во двор и задвинули засов на воротах. Александра кинулась в избу.
– Тятя, к нам идут!
Илья Иванович подошёл к иконам, перекрестился, потом встал возле окошка. Авдотья отправила внуков на полати:
– Олёша, пригляди за Нюрой, да не зду́майте выглядывать, сидите тут!
Спросила Александру:
– Мария-та где?
– В огороде, стирку вешать пошла.
Мать всплеснула руками и кинулась во двор, вразумить невестку. В ворота заколотили не́честно. Зашли по-хозяйски, сразу взяли в оборот.
– Кротов Илья Иванович?
Хозяин спокойно оглядел пятерых товарищей. Соря в зелёной шапке с во́стрым верхом и с красной звездой, на плече ружьё. Один в кожанке, в фуражке, хоть и жара, на боку пистолет. Ишо двое «своих», деревенских. Тимоха Забелин – тот всегда подраться был не дурак, хоть бы с кем, всё равно, лишь бы кулаки почесать. Работать – его ишо надо поискать. Эта большая драка ему шибко к душе пришлась, повоевал сколь-то, теперь с властью ходил, порядки наводил. Костюха Кротов, дальная-роздальная родня, бедняк. Пьёт не шибко, да пошто-то всё не везёт ему, то жена захворает, то скотина падёт, робетёшек много. Пятый – Федя. С этим всё понятно.
– Здоро́во, земляки. По делу, али так зашли, про здоровье спросить?
Федя и без того уж приседал с нетерпёжу, скорей бы кинуться, а тут его про́рвало:
– Тебя, кулацкая морда, щас спросим! Про всё спросим…
Кожаный на его махнул:
– Фёдор Савватеевич, выскажетесь позднее.
