– Не торопись, дед. Всякому своё время. Живи, покуда.
– Живу-у, – буркнул с грустью Владимир. – Живу. А зачем? Ведь грехов на мне, как блох на собаке.
Владимиру, слегка захмелевшему, вдруг захотелось снять тяжесть со своей души за все свои грехи и повиниться хотя бы перед внуком. Не случилось перед его отцом, бабкой, так хоть перед ним. Всё же его корень, от «змеюки полоцкой» строптивой и потому всегда такой желанной.
– Тебе бабка не рассказывала, как я её в жёны брал?
– Рассказывала.
– Поди, срамословила меня?
– Обижена была за отца и братьев. Срамила, но всю жизнь тосковала по тебе.
– Обижена была. Если бы её отец отдал Рогнеду за меня по-хорошему, а они же не просто отказали мне, князю, как последнему холопу, а поиздевались надо мной. Вот я и пошёл его воевать. А когда меч поднят, надо рубить, я и разгулялся в сердцах. Горяч был в молодости.
– А братьев бабкиных пошто порешил?
– Братьев-то? – переспросил Владимир, – они в сече опрокинулись, как вои, я к ним руки не приложил.
– Ладно, дед, чё уж теперь, – вздохнул Брячислав.
– Я бы и нынче, в старости, обиды не спустил. Так что, внук, не суди деда строго, обиду спускать никому нельзя! Ступай спать, а заутре со мной в Новгород побежишь.
– Зачем?
– Как это «зачем»? – возмутился Владимир. – А стрыя что, не хочешь проводить в последний путь?
Брячиславу не хотелось ехать, да и стрыя своего Вышеслава он не помнит, но, видя искреннее возмущение деда, не посмел отказаться.
– Ладно. Поеду. Чего шуметь-то?
Владимира сильно задело колебание Брячислава. Он пришёл в отведённые ему покои, позвал к себе дружинника и повелел:
– Младан, возьми заводного коня, поспешным течцом скачи в Псков, вели моим именем князю Судиславу бежать в Новгород. Скажи, это моё строгое веление. Ежли не приедет – сгоню со стола.
– Так и сказать, Владимир Святославич?
– Так и скажи.
– Может, мне заутре бежать? – робко спросил течец.
– Я тебе нашто заводного коня велю брать? В поспешные течцы определил ради забавы, что ли? Гони немедля, и чтоб к моему приезду князь Судислав уже был в Новгороде! Я не потерплю своевольства!
Перечить великому князю течец не решился, опасно. Ускакал в ночь.
По дороге в Новгород Станислав с Брячиславом, приотстав от Владимира с дружинниками, посмеивались:
– Как это великий князь не догадался в Тмутаракань за Мстиславом послать?
– А ты напомни.
– Ага! Чтобы навлечь его гнев на себя?
– Да, может исполчиться.
– Он не говорил, кого на Новгородский стол теперь посадит?
– Да уж не нас с тобой. Ярослава, однако.
– А я никуда не хочу. У меня тут, в Полоцке, бабушка, отец и брат похоронены. Да и прадед тоже. Куда я от них? Кто за их могилами присмотрит?
– А я из Смоленска не хочу никуда уезжать. Но кто нас спрашивать будет, ведь мы все под великим князем ходим. Вон Мстислава к черту на кулички отправил, за море – в Тмутаракань.
– Оно и лучше. Никто не стоит над душой, да и вот так как нас не выдернет из терема и не заставит бежать на край Руси.
Князь Владимир оглядывался на сына с внуком, мирно беседующих и радовался: «Слава Богу, хоть эти не разводят меж собой свары». И не подозревал князь, что наследнички ему косточки перемывают, да похохатывают.
Посадник Добрыня Малкович вышел к воротам встречать великого князя. Владимир, увидев своего наставника и стрыя, спешился и пошёл ему навстречу. Старик, обнимая племянника, растрогался, даже заплакал.
