В эту ночь Жихарь спал плохо. Просыпался, выскакивал во двор, вглядывался в тёмное небо, подгоняя денницу. Под утро забылся беспокойным сном. Когда открыл глаза, избу освещала лучина, Смеяна месила тесто для хлебов. Жена уговаривала поесть каши, но скоморох наскоро сжевал ломоть хлеба с луковицей, запил квасом, натянул кожух и отправился в Городище.
К князю скомороха не пустили. Жихарь не успокоился, долбил ногами воротца. Два заскучавших на морозе воротника исполнили своё обещание, надавали тумаков, сунули головой в сугроб. Жихарь выбрался из рыхлого снега, отряхнулся, утёр лик рукавицей. Рукавица заалела от крови из разбитой губы. Подумалось: «Надо было на Софийскую сторону идти, в Детинец. Князь, вишь, какой гордый, с простым людином и говорить брезгует. Это ж какого кругаля придётся делать, так и день закончится! Однако пожду».
Утренний мороз кусался. Жихарь нахлобучил поглубже шапку, тёр рукавицей нос, щёки. Но вот ворота распахнулись, из крепостного двора в сопровождении нескольких дружинников выехал важный боярин, скользнул равнодушным взглядом по растрёпанному простолюдину. Жихарь резво подскочил к всаднику, поймал стремя, обхватил красный сафьяновый сапог. Дружинники не успели отогнать навязчивого просителя.
Боярин дёрнул ногой, закричал в ярости:
– Да ты что?
– Не гони, боярин! – ответно крикнул Жихарь. – Выслушай! Злая весть у меня о полоцком князе. Хочет Мстислава из Новгорода прогнать.
Скоморох сообразил, надо про беды, грозящие князю, говорить, быстрей выслушают.
– Постойте! – остановил боярин дружинников, награждавших наглеца тычками под рёбра. – Тащите его во двор.
На крытом рундуке стоял князь Мстислав, опираясь ладонями о перила. Глядел недовольно на вернувшегося боярина. Тот спешился, ухватил скомороха за воротник кожуха, повлёк к крыльцу. Обозлившись на неласковый приём, Жихарь попытался вывернуться, но под руку подхватил дружинник.
– Кланяйся князю, заселшина! – рыкнул боярин.
Жихарь снял кукуль, поклонился поясно, под неприветливыми взглядами замешкался.
Боярин ткнул в бок:
– Говори, чего хотел, пока батогов не отведал.
Горемычный вестник откашлялся, назвал себя:
– Были с ватагой в Полоцке. Князь к себе позвал. На пиру проведал я про злоумышления полоцкого князя. После Святок собрался Всеслав идти на Новгород. Город пограбить, а тебя, князь, с княжения согнать. Восхотел Всеслав сделать Новгород своим данником. Ещё хочет колокола и всякую церковную утварь с новгородской Софии к себе, в полоцкую Софию, перевезти.
Мстислав прикусил левый ус, посмотрел злобно, словно не Всеслав, а стоявший перед ним простец злоумышлял против него:
– Врёшь, собачий сын! Вот велю батогов всыпать, чего тогда запоёшь?
Не думал Жихарь, что князь Мстислав станет его мёдами поить и жареными лебедями потчевать, но такого приёма не ожидал.
– Воля твоя, княже, да только правду рек я. Как узнал про такое, сразу в путь пустился, дабы тебя упредить. Меж собой Всеславовы дружинники похвалялись, как город ограбят, а твою дружину разгонят, как стадо овец. Вот только Святки кончатся, так и пойдут. Поспешай, княже, Святки уж кончились.
– А Всеслав что толковал?
– Всеслав говорил, потешьте, мол, нас перед походом.
– Ну, гляди, скоморох, коли лжу рек, насидишься у меня в пору бе.
Дружинники в благодарность за принесённую весть дали пинка и выпроводили за ворота. Не стоило про овечье стадо поминать.
