***
Внешний мир для Распупина уже не ощущался так ярко. Скорее он вообще не ощущался, а был лишь подобен какому-то делириозному бреду. Хоть подчиненные смогли впоследствии найти новую штаб-квартиру, и вызволить его из этой «белой ямы», он, тем не менее, все равно был какой-то не такой. Коротко говоря – бродячий философ.
Это ведь только ветер сегодня какой-то другой? – размышлял он, неся свое бренное тело по закоулкам – я ведь сегодня в прекрасном расположении духа… А куда иду-то? На улице день, вокруг люди. А если иду, то зачем? Куда я приду? Благо Солнце еще светит. Оно лишь способно взбодрить. Я вижу эти тяжелые будни на лицах людей, все идет им комом, вся для них тягота.. Вечно мы больны этим, вечно хотим чего-то нового.. Иной раз я думаю, почему бы не подойти к кому-то из них.. не представиться.. здравствуйте, меня Ефим Георгиевич зовут, а вас? Как ваш день? Какие у вас проблемы? Сплоченности.. вот чего не достает… Все сами по себе.. Вот уж в последний путь провожать пойдем, а больше нет нам времени на встречу…
– Скоро мы его найдем! Скоро найдем! – Вдали ему послышался детский голос. Двор. Качели. Горка. Песочница. Там все и происходит. Казалось бы, ничего интересного, мало ли кто может кричать днем во дворе, но Ефима Георгиевича это смутило. В тех словах явно был знак, видимый только ему. И он ринулся к тому месту.
– Чего разорались, щеголята? Кто найдется? Кто, я спрашиваю?
Присмотревшись, он обнаружил, что перед ним были вовсе не дети, а самые настоящие черти. Они резко подутихли, хоть и продолжили хихикать. Один из них начал показывать ему язык, при этом размахивая какой-то запиской. Долго Распупин это терпеть не стал, и всем телом набросился на поганца. Черт, скользкий словно рыба, выскользнул, а революционер шмякнулся подбородком о бордюр песочницы. Поднявшись, он увидел, что бесята разбежались, а тот, что был с запиской, выронил ее. Распупин поднял ее и принялся читать:
«Достопочтенный Харон, Хранитель Ада. Пишу тебе я, Сатана, Вельзевул, Люцифер, владыка подземного царства. С тех пор, как ты перестал появляться на работе, наш простой быт столкнулся с небывалым доселе кризисом. Куда же ты исчез? В нашу скромную обитель перестали поступать души, и количество рабочих соответственно тоже стало снижаться. Черти выходят на забастовку, повсюду творится беспорядок, появляются диссиденты и сепаратисты. Самые хитрые и умелые пытаются сбежать. Прошу меня извинить за столь грубое слово, но если вскоре ты не вернешься, то мои ребята тебя закопают. Буквально.
Высылаю к тебе небольшую группу чертят. Они передадут тебе мое послание.
Возвращайся к работе. С уважением, Вельзевул».
Распупин вот уже как полчаса сидел в песочнице и вслух перечитывал этот текст. Беспокойные родители с детьми старались обходить его за версту, поскольку он читал его с таким фанатизмом, и с такой выразительностью, что казалось, будто это какое-то театральное представление. Вдруг он прервался: кто-то усердно начал похлопывать его по плечу. Он развернулся, и обомлел. Это был Бронштейн. Живой Бронштейн.
– Броня? Это ты? Живой?
– Да! Собственной персоной! Мы договорились с Петром, он меня отпустил…
– Только с небес, значит, спустился?
– Конечно! Я как тебя услышал оттуда, так сразу прискакал.
– На коне что ли?
– Да нет, это я образно… А что у тебя в руке?
– Не поверишь, но это вести из Ада!
