Русская идея. Бороться с мировым злом - страница 26

В то время как Достоевский, также считавший единение человечества высшей целью, говорил о необходимости сохранения самобытности каждого народа, поскольку сохраняемая уникальность каждого станет богатством всех.

Ф. М. Достоевский: «Ибо, раз с гордостию назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли в восторге от собственного унижения нашего непреложнейший закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении как нации никогда мы не можем быть великою нациею и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества. Мы забыли, что все великие нации тем и проявили свои великие силы, что были так „высокомерны“ в своем самомнении и тем-то именно и пригодились миру, тем-то и внесли в него каждая хоть один луч света, что оставались сами гордо и неуклонно всегда и высокомерно самостоятельными». [3]

Владимир Соловьев настаивает на том, что без отказа от русской Церкви мы-де даже не должны называться христианами, поскольку русская православная Церковь – проявление национализма.

В. С. Соловьев: «Но истины боятся, потому что она кафолична, то есть вселенская. Во что бы то ни стало хотят иметь свою особую религию, русскую веру, императорскую Церковь. Она не является ценной сама по себе, за нее держатся как за атрибут и санкцию исключительного национализма. Но не желающие пожертвовать своим национальным эгоизмом вселенской истине не могут и не должны называться христианами». [4]

А ведь философ последователен в своих рассуждениях. Ведь если всеобщее единение является русской идеей, то предлагаемый философом шаг выглядит логичным. Действительно, разве народ не должен стремиться к реализации своего предназначения, к достижению того, что он считает идеальным и правильным?

Однако в случае реализации этого сценария появляется вероятность того, что Россия просто исчезнет или, как говорит Данилевский, превратится «в безжизненную массу, исторический хлам, лишенный смысла и значения». Ведь эта «операция» потребует редактирования русского «социокультурного кода».

И тут можно предположить, что либо:

1) всеобщее единение народов не является русской идеей;

2) либо Соловьев подсознательно находит небытие более привлекательным;

3) либо у философа были иные мотивы.

Могу предположить, что все предположения верны:

– Русская идея заключается в другом (тут мы забегаем немного вперед);

– Соловьев поддался всеобщему духу уныния, царившему в русском обществе, и, не находя выхода, предлагает заведомо самоубийственный путь;

– Возможно, и то, что автор попросту оригинальничает, рассчитывая на одобрение западного читателя.

Вернемся к судьбоносным событиям 1877 – 1878 годов, рассмотренным нами ранее (в главе 1.2). Соловьев, как и многие патриоты, воодушевился началом освободительной войны. Он даже отправился на войну в качестве корреспондента, приобретя револьвер, которым, правда, ни разу не воспользовался.

О его патриотическом подъеме свидетельствует написанная в это время статья «Три силы», где он рассматривает мусульманский восток, западную цивилизацию и славянский мир. Из которых, по мысли философа, только славянство (русский народ как самый многочисленный его представитель) всё еще сохраняет жизненную силу. В 1877 году Соловьев пишет, что именно эта сила будет определять судьбы мира в будущем.