Русская публицистика. Эволюция идей и форм - страница 19

«Вы пишете об оценке Щедрина в связи с задачами создания советской сатиры?

Я уверен в том, что всякие попытки создать сатиру обречены на полнейшую неудачу. Ее нельзя создать. Она создается сама собой, внезапно»[101]. – Тогда эта булгаковская анкета, конечно, не была напечатана – это произошло лишь 36 лет спустя после смерти писателя. И в это же время, как будто снова не слишком подходящее для расцвета сатиры, – в 1970-е годы, – возрождается фельетон: в «Литературной газете» шестнадцатую полосу ведет Евгений Сазонов, «людовед и душелюб», чей образ создавался, вероятно, по подобию Козьмы Пруткова, но превосходил того по степени сатирической остроты. Продолжается издание журнала «Крокодил». В «Известиях» крупным явлением становятся фельетоны Владимира Надеина и Устина Малапагина (настоящее имя – Анатолий Шайхет). Они потом издаются отдельными сборниками и, таким образом, входят в литературный процесс.

Напротив, конец 1980-х – начало 1990-х годов, которые по внешним условиям, казалось бы, могли стать благоприятным периодом, не дают сколько-нибудь заметного всплеска сатирической публицистики и литературы.

Вот это еще одна из общих для истории журналистики и истории литературы неизученных проблем – расцвет и затухание жанров журналистики, в частности публицистики, целых пластов литературы.

Сотрудничество наших наук чрезвычайно плодотворно для них обеих.

Начало изучению взаимодействия литературы и журналистики после долгого перерыва (примерно в три десятилетия) было положено в конце 1960-х – в 1970-е годы ХХ века, когда были изданы два тома коллективных трудов Института мировой литературы «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала ХХ века». Несколько раньше там же вышли «Очерки истории русской советской журналистики. 1917–1932»: главное внимание и здесь было уделено литературным журналам.

Эти исследования актуализируются в начале XXI века, причем в филологии отчетливо видна тенденция нового интереса к историко-культурному и даже политическому контексту эпох – например, начала ХХ века. На базе ИМЛИ РАН были выпущены две коллективные монографии[102], там же подготовлен труд по истории литературной критики в России рубежа XIX–XX веков. На очереди еще одна коллективная монография, целиком посвященная связям литературного процесса и журналистики в предреволюционное десятилетие.

Итак, культурно-исторический метод вновь актуализируется в ситуации методологического плюрализма, характерного для современного литературоведения. Этот же подход всегда составлял основу историко-журналистских штудий – вероятно, он и останется общей платформой для междисциплинарных исследований по истории литературы и журналистики.

Что же касается частной методологии, то в истории журналистики в начале ХХI века выявилась готовность пересмотреть некоторые из методологических принципов – например, типологию печати XIXХХI веков или принципы периодизации. Как ни удивительно, первыми о том, как следует изучать историю журналистики, задумались университетские ученые старшего поколения.

Например, Б. И. Есин в 2012 году размышлял о том, что, по-видимому, можно строить учебный курс и иначе, чем исходя из истории освободительного движения – «от Радищева до Ленина». Теперь Есин задумывается о том, что можно отталкиваться, «может быть, от самих форм журналистики <…> Например, журнал одного лица. Потом пойдет сатирическая печать, правительственная печать, потом печать энциклопедическая, общественно-политическая и т. д. Если идти по типологическим признакам, тогда не важно, какой ориентации издания – славянофильской или анархической. Типология не считается с политическим содержанием: газеты Каткова или Чернышевского все равно имеют общие черты. Это один из главных вопросов»