Читать онлайн Михаил Ремизов - Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны»

История России выстроена вокруг русской оси. С этим ничего нельзя поделать даже самым отъявленным мультикультуралистам. Это не история земель – земли прирастали и отпадали, были частью самых разных стран и цивилизаций. И даже не история государства – государственные формы менялись не столь часто, как границы, но зато куда более резко. Это история народа, который рос и менялся; осваивал и терял земли; строил и перестраивал государство; который создал культуру, позволившую объединить все это изрядно растянутое пространство и время в единый центростремительный образ. Образ страны.

Конечно, он делал это не в одиночку. Где-то в противоборстве, а где-то в союзе с другими народами. Концепция союза народов вполне пригодна для России как модель межнациональных отношений. Но никакого союза не может быть без ключевой роли того народа, вокруг которого он был создан, – без русского ядра. Сплоченность страны прямо пропорциональна силе его гравитации.

Если вы боитесь, что самой постановкой вопроса о русской нации мы оттолкнем другие народы, не беспокойтесь. Гораздо быстрее мы вызовем их презрение демонстративным безразличием к собственным корням и жизненным интересам.

Мало вещей так повредили репутации России на постсоветском пространстве, как то очевидное всем пренебрежение, с которым наши чиновники и дипломаты отнеслись к интересам миллионов русских, в одночасье оказавшихся за рубежом после распада СССР. Если Москва допустила это пренебрежение, чтобы не навредить интеграции, то она достигла обратного эффекта. Не может никого интегрировать тот, кто потерял уважение.

То же самое касается репутации Центра внутри страны. В глазах этнических окраин он был и остается русским, а если начинает открещиваться от «своих» и поспешно «сдавать» их, то никто не увидит здесь наднациональной справедливости – а лишь нечистую совесть и малодушие. В этом случае он будет выглядеть слабым русским. А в конечном итоге – мертвым русским.

Чтобы объединять других, нужно по меньшей мере быть собой. Не стесняться этого. Настаивать на этом.

В практической плоскости тему «русские и государство» часто сводят к введению в законодательство тех или иных декларативных положений, касающихся особой роли русского народа в России. Например – положения о его «государствообразующем статусе».

Это верно и неверно. Неверно – если считать такого рода декларации самоцелью. Вопрос не в том, чтобы потешить национальную гордость великоросса в духе пресловутого сталинского «тоста за русский народ», а в том, чтобы поставить государство на службу национальному развитию этого народа.

В этом отношении характерна терминология. Когда мы говорим «государствообразующий», мы определяем отношение народа к государству, которое он поддерживает, «несет на себе». Это важно. Но еще важнее – отношение государства к русскому народу, настройка целевых функций государственной машины на его интересы. Это ровно то, чего нам не хватает.

И здесь могут быть полезны в том числе и декларативные положения, закрепленные в конституции и законодательных актах более низкого уровня. Ведь если те или иные общественно значимые задачи даже не продекларированы, то вряд ли они будут выполняться.

В нашем случае они даже не продекларированы.

Возьмем для примера такой программный документ, как «Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации до 2025 года», утвержденная в 2012 году. В ней присутствует упоминание об «объединяющей роли русского народа» как о некоем историческом факте. Но когда дело доходит до целей государственной национальной политики, они сводятся к следующему: «упрочение общероссийского гражданского самосознания и духовной общности многонационального народа Российской Федерации (российской нации); сохранение и развитие этнокультурного многообразия народов России; гармонизация национальных и межнациональных (межэтнических) отношений; обеспечение равенства прав и свобод человека и гражданина независимо от расы, национальности, языка, отношения к религии и других обстоятельств; успешная социальная и культурная адаптация и интеграция мигрантов».

Несложно заметить, чего нет в перечне этих целей.

Нет задачи содействия национальному развитию русского народа. Возможно, это противоречит российскому стандарту политкорректности – как-то выделять один народ среди 180 и отдельно ставить задачи его развития. Но почему тогда, например, концепция государственной национальной политики Татарстана говорит о «необходимости всестороннего развития татарского народа и укрепления Республики Татарстан как исторически сложившейся формы его государственности»? Татар в Татарстане – чуть более половины. Почему мы не можем обеспечить русским в России по меньшей мере аналогичный статус и аналогичный режим благоприятствования? Или его «объединяющая роль» уже в прошлом?

Нет задачи поддержания этнокультурного и этнодемографического баланса, то есть задачи сохранения и воспроизводства России как страны с преобладанием русской культуры и русского населения. Вместо этого декларируется культивация «многообразия» и курс на прием инокультурных мигрантов (именно они нуждаются в адаптации и интеграции в первую очередь и составляют основную часть миграционного притока – порядка трех четвертей внешних мигрантов в РФ являются выходцами из Средней Азии). В совокупности это означает перспективу далеко идущей смены этнического состава населения страны.

Нет задачи поддержки русских за рубежом и содействия репатриации. В своей «крымской речи» президент впервые признал положение русских как крупнейшей разделенной нации в Европе. Но как раньше, так и по сей день этот кардинальный факт не учитывается государством ни де-юре, ни де-факто. Отчасти виной тому – нарочито широкое определение «соотечественника» в российском законодательстве (в частности, к категории «соотечественников за рубежом» по закону относятся «лица, состоявшие в гражданстве СССР, проживающие в государствах, входивших в состав СССР[1]»). В итоге русские диаспоры за рубежом не являются адресатом государственной поддержки со стороны РФ; русские репатрианты не имеют никаких преимуществ в приобретении российского гражданства. Это в корне противоречит международному опыту «разделенных наций». Масштабные программы этнической репатриации и поддержки своих диаспор за рубежом, принятые в Германии, Израиле, Венгрии, Польше, Казахстане и ряде других стран, не стали ориентиром для Российской Федерации.

Одним словом, русские просто отсутствуют как звено национальной политики Российской Федерации. Получается, что отношение государства к национальным задачам русского народа строится отнюдь не по принципу «хотели как лучше, а получилось как всегда». «Как лучше» не очень-то и хотели. Сбой происходит не на уровне «сопротивления материала» или «эксцесса исполнителя», а на программном уровне, на уровне целеполагания. В этом разница между просто неэффективным и не-национальным государством.

Откуда этот парадокс? Я имею в виду очевидную для всех русскую этнокультурную доминанту страны при столь же очевидном дистанцировании от нее со стороны государства. Универсальный ответ на такие вопросы – история. На протяжении столетий русские строили государство, которое считали своим, но которое не являлось национальным по своей структуре.

«Своим» – поскольку объективно оно было формой существования нашего народа в истории и его уникальным адаптивным механизмом, позволившим племенному союзу, зародившемуся где-то на глубокой периферии ойкумены, на тяжелом фронтире с беспокойным кочевым Юго-Востоком, оказаться в первом ряду великих наций Нового времени сразу по целой совокупности показателей (культура, наука, демография, военное дело, даже экономика, не говоря уже о территории).

Не вполне национальным по структуре – тоже понятно почему. Государства европейского и неевропейского ареалов становились собственно национальными при переходе к современности, обществу модерна, когда, по выражению Бенедикта Андерсона, «наиболее универсальной легитимной ценностью в политической жизни» стало стремление «быть нацией»[2]. Но у нас именно этот переход был связан со своеобразной формой советской идеократии, в которой необходимость «быть нацией» тоже учитывалась, но строго на основе известного ленинского принципа: «большая нация обязана пожертвовать своими интересами ради малых».

Современная нация – об этом пойдет речь в одном из разделов книги – рождается из сочленения имеющей этнические корни культуры с достаточно типовыми институтами современного массового общества (школа, армия, государственная служба, СМИ и т. д.). Упрощенно, последние берут за основу соответствующую культуру и тиражируют ее, социализируя человека как носителя национальной идентичности и интегрируя общество. В нашем случае эти два элемента – «машины социализации», построенные в подчеркнуто интернациональный советский период, и «русскость» как этнокультурная модель – по отдельности вроде бы сложились, но не «совпали» в фазовом отношении. Отсюда – незавершенный нациегенез, блуждающая национальная идентичность общества и государства.

Одно из утопических решений этой проблемы – «национальная революция», меняющая сами основания государства и учреждающая новую легитимность. «Утопических» – не в смысле чего-то невозможного, а в смысле чего-то взрывающего существующий порядок вещей (как писал об утопии Карл Мангейм). Как раз возможность такого развития событий оказалась ближе, чем можно было предположить. По крайней мере географически ближе. Я имею в виду опыт второго Майдана. Но он же оградил нас от этой возможности исторически, представив русскому обывателю весьма отталкивающий и враждебный облик национал-революционного сценария.

Вероятно, это к лучшему: национальные революции у «запаздывающих наций» (вынужденных нагонять некие пропущенные фазы развития) чреваты срывом. Опыт Германии 30-х – из этой серии. Но еще важнее наш собственный революционный опыт. Он не прибавляет энтузиазма.

В обеих революциях ХХ века (советской и антисоветской) главным проигравшим оказалось национальное большинство. И что характерно, в обеих гражданских войнах – начала века и конца века (то, что происходило в 90-е, вполне можно считать «холодной гражданской») – вчистую побежденными оказались русские патриотические силы. Думаю, этот опыт достаточен, чтобы на этот раз попробовать сыграть вдолгую и предпочесть «барабанному бою» национальной революции (особенно если он звучит лишь в ушах революционеров) выполнение нашей недоделанной домашней работы – работы над национальной эволюцией государства и общества.

Тем более что историческая ситуация, в которой оказалось российское государство, создает для такой эволюции вполне серьезные предпосылки.

Присоединение Крыма стало точкой невозврата в отношениях Москвы с центром мировой «империи», главное правило которой гласит: «что позволено Юпитеру, не позволено быку». США очевидно дорожат своей глобальной монополией на легитимацию и делегитимацию режимов, признание и непризнание государств, осуществление «права на вмешательство» в зонах интересов. Эта монополия была нарушена со стороны РФ уже в ходе пятидневной войны и последующего признания Абхазии и Южной Осетии. Но если на несанкционированный распад государств «хозяева мира» еще могут, пожалуй, посмотреть сквозь пальцы, то их восстановление и собирание под знаком идеи национального единства – это уже точно табу.