Русские истории. Рассказы - страница 5

, находящееся саженях в двадцати от нас, однако до того мною не замеченное. Это нечто представляло из себя страшное месиво – недавно еще бывшее, по всему, конем и его всадником, незримой и неясной волею в миг единый возвращенное в небытие. «Капитан Веденеев, извольте видеть, Сашка… не повезло, знать… милейший был человек – непременный душа компании… большой был партизан зеленого сукна, доложу вам, – а вот оно как поворотилось…» Адъютант вдруг обернулся резко, словно бы стряхнув с себя принявшие невеселое направление мысли, вновь сощурил глаза, глядя куда-то в сторону, и наконец, удостоверившись в чем-то, поманил меня жестом руки: «Теперь пойдемте, сударь… я вас представлю сейчас генералу…»

Генерал-майор Василий Дмитриевич Чухломской, седой сухонький старик – впрочем, в то время, наверное, едва ли не всякий мужчина в годах казался мне стариком, – вопреки ожиданию, имел вид ничуть не грозный и не свирепый, аки Сципион, – напротив, расхаживая по краю площадки перед группой нарочито-серьезных офицеров, он выглядел даже до некоторой степени легкомысленно-беззаботным, что, на мой неопытный взгляд, никак не вязалось с представлением о том, как должно выглядеть полководцу, только что пославшему одним своим непререкаемым словом несколько тысяч других людей в огонь. До некоторой степени изумившись, я, по причине той же самой своей неопытности, отнес это на благополучный ход сражения – давешние же слова обозного грамотея мысленно списал обыкновенному ворчанию тыловой крысы, будучи о таковом ворчании наслышан прежде, – и однако ж ошибся в который раз за этот день: едва я, отрекомендовавшись и передав доставленные бумаги, уже с ведома их адресата, в руки тому же самому щеголеватому адъютанту, произнес, стараясь придать своему голосу наибольшую толику любезности, что-то вроде «уместно ли поздравить вас с очередной викторией?», как взгляд генерала Чухломского вдруг резко переменился, из буднично-домашнего став в одночасье сухим и усталым. «Помилуйте, молодой человек… какая виктория… как можно… совсем даже наоборот – здесь нам нынче нос и утерли… да-с… так ведь, Андрей Семенович?» – с этими словами генерал обратился к стоявшему рядом столь же немолодому, как и он сам, кавалерийскому полковнику, – «вот, Андрей Семенович, сенатора Аполлона Николаевича Конеездова сынок: прошу любить и жаловать… помнишь Конеездова, а Андрей Семенович?.. не помнишь?.. у фон Шауба в адъютантах состоял в Ясскую кампанию… да-с… а вот сынок его родной – еще два дня тому назад, верно, мазурку танцевал в Дрездене, а теперь, стало быть, – прибыл к нам… почитай, в самый, можно сказать, волнующий момент, не правда ли?.. ожидал увидеть, как водится, триумф русского оружия и все такое, о чем в газетах пишут… да-с… да только придется, уж по всему, обождать, этого ради, другого раза… верно я говорю, а, Андрей Семенович?..» Услышав эти слова, кавалерийский полковник, разглядывавший перед тем что-то в зрительную трубу, оторвался от своего занятия и, обернувшись к Чухломскому, согласно кивнул: «Точно так-с… одолевает неприятель, ничего не попишешь… уж в другой раз сочтемся, если Господь приведет, конечно…» Стараясь не выказать себя совершенным простаком, я полюбопытствовал о происходящем на мосту – в ответ мне было сказано, что мост вот-вот перейдет в руки неприятеля: что-де загодя был отдан приказ его поджечь, однако «каргопольцы сплоховали под огнем», и теперь французы беспрепятственно перейдут на эту сторону, едва только расчистят берег от наших стрелков картечью. В подтверждение этих слов я увидал на французской стороне возникшие одно за другим четыре белых дымовых облачка, несколько мгновений спустя достигших моих ушей гулкими хлопками разрывов. Надо сказать, что на окружавших меня офицеров сии звуки также произвели впечатление самое непосредственное: двое из них были тотчас посланы к нашей артиллерии, прочие оживились весьма, и, указывая руками в направлении вражеской батареи, принялись обмениваться на её счет довольно громкими замечаниями – смысл их был мне не вполне понятен, однако ясно стало, что сражение теперь вступило в решающую свою стадию. Какое-то необъяснимое вдохновение передалось мне от присутствующих – казалось, еще мгновение, и я соединюсь с ними в порыве гражданственного великодушия: хотелось куда-то лететь, что-то делать, чем-то помочь – и, однако, неясно было, что делать и чем помочь…