Ведь все тихо было, а?
Шура. Тогда тихо.
Сафонов. Да. (В задумчивости ходит.)
Васин. Вы спросили…
Сафонов(спохватившись). Я говорю, вы какое звание в старой армии имели?
Васин. Штабс-капитан.
Сафонов. Ну, штабс – этого теперь нету. Значит, капитан. А из Красной Армии с каким званием в запас уволены?
Васин. В тысяча девятьсот двадцать девятом году, по инвалидности, в должности комбата.
Сафонов. Ну, комбата теперь тоже нет. Значит, майор. (Шуре.) Значит, пиши: «…назначаю майора Васина А. В.».
Пауза.
У меня шинели для вас нет. У меня тут только шинель комиссара моего осталась, так вы ее возьмите и носите.
Васин. Разрешите заметить, что все это будет незаконно.
Сафонов. Знаю, что незаконно. А что же, мне прикажете, чтобы у меня начальник штаба вот так, в лапсердаке ходил? Я вам должен звание присвоить, хотя и права не имею. Коли до наших додержимся, так и быть, простят они это нам с вами. Что, еще возражать будете?
Васин. Нет. Разрешите приступить к исполнению обязанностей.
Сафонов. Приступайте. Пойдем в ту комнату. Я тебе, Александр Васильевич, карту покажу. Только погоди. На дворе-то с утра холодно? Я еще не выходил.
Васин. Так точно, холодно.
Сафонов. Шура! У тебя там где-то бутылка стояла, а? (Наливает в жестяные кружки.) Водку-то пьете?
Васин молча пьет.
Как вижу, лишних слов не любишь?
Васин. Точно так, не люблю.
Сафонов(вздыхая). А я вот, есть грех, люблю. Ну, это ничего, это пройдет. Ты мне напоминай в случае чего. Будешь?
Васин. Так точно, буду.
Сафонов и Васин выходят. Шура, бросив машинку, прислушивается. Когда она не стучит, стрельба за окнами слышнее. Входит Панин. По-штатски кланяется Шуре, снимает и кладет мешающую ему фуражку.
Панин. Здравствуйте, Шурочка.
Шура. Здравствуйте.
Панин. Как поживаете, Шурочка?
Шура. Хорошо. (Возвращает ему тетрадку.) Я прочла, товарищ Панин. Мы позавчера вечером сидели с Валечкой и плакали. Это вы сами написали?
Панин. Нет, я стихов не пишу. Это мой товарищ написал. Мы с ним вместе на Западном фронте были.
Шура. А где он сейчас?
Панин. Нету его, убили.
Шура. Неправда.
Панин. Я тоже, Шурочка, сначала думал – неправда, а потом оказалось – правда.
Шура. Мы позавчера ночью сидели. Печку зажгли. Капитан на полчаса спать лег, а мы с Валечкой все читали и плакали. А потом Валечка собралась – и туда, в разведку пошла. А капитан открыл глаза и меня спрашивает: «Вы чего тут с ней читали?» И я ему опять прочла все. А он грустный лежал. «Хорошо», – говорит. Расстроился даже.
Панин. Капитан?
Шура. Ну да, капитан. А чего вы удивляетесь?
Панин(пожимая плечами). Так…
Шура. Он еще оттого расстроился…
Входит Сафонов.
Сафонов. А, писатель! Здорово.
Панин. Привет.
Сафонов. Шура! Выдь на минуту.
Шура выходит.
Тут у нас теперь, писатель, дело такое. Сил нету больше. Мало сил. Ты себя к этой мысли приучил, что помирать, может, тут придется, вот в этом городе, а не дома? Сегодня-завтра, а не через двадцать лет. Приучил?
Панин. Приучил.
Сафонов. Это хорошо. Жена у тебя где?
Панин. Не знаю. Наверно, где-нибудь в Сибири.
Сафонов. Да. Она в Сибири, а ты вот тут. «В полдневный жар в долине Дагестана… и снилось ей…» В общем, ей и не снилось, какой у нас тут с тобой переплет выйдет. Положение такое, что мне теперь писателей тут не надо. Так что твоя старая профессия отпадает.
Пауза.
Член партии?
Панин. Кандидат.
Сафонов. Ну, все равно. Петров ночью умер сегодня. Будешь начальником особого отдела у меня.
