Русские музыканты об Америке и американцах - страница 12

На иммиграционном контроле чиновник спросил композитора, не желает ли тот поменять имя. «Это был самый неожиданный вопрос из всех, что мне когда-либо задавали. Я рассмеялся, на что чиновник заметил: „Вообще, большинство так и делает“»60. Согласно одному из позднейших интервью, этот эпизод произошёл со Стравинским в августе 1940 года, когда он въезжал в Штаты из Мексики по русской квоте61, однако Крафт настаивал, что всё описанное имело место именно в 1939 году, на пристани в Нью-Йорке62. Принципиальной разницы, конечно, тут и нет.

Композитор, пианист, педагог.

Родился 29 ноября (11 декабря; по другим данным – 20 ноября (2 декабря)) 1895 года (по другим данным – в 1892, 1893 или 1894 году) в городе Кременчуге Кременчугского уезда Полтавской губернии (Российская империя; ныне – Республика Украина). Умер 24 февраля 2002 года в Грин Бэй, штат Висконсин (США).

Изучал композицию и фортепиано в Петербургской консерватории, работал аккомпаниатором. Вместе с семьёй эмигрировал в США в 1907 году. Учился в Институте музыкального искусства (будущей Джульярдской школе) в Нью-Йорке.

В 1910—1925 годах много выступал как гастролирующий пианист, исполняя главным образом произведения авторов-модернистов (в том числе и собственные), пользовался широким успехом. Впоследствии его музыка приобретала всё бóльшую стилистическую разнородность.

В 1933 году полностью оставил концертную деятельность, посвятив себя преподаванию и основав собственную музыкальную школу. С 1953 и до конца жизни занимался только сочинением, при этом, отказавшись от продвижения своей музыки. Последние десятилетия Орнштейн провёл практически в полной изоляции от внешнего мира.

8 (21) августа 1918.

Полицейским допросом морили пассажиров несколько часов и в результате двадцать человек на берег не сошли, среди них – всех приехавших [sic] из России (за исключением уже бывших в Америке) и среди них – меня. Мы должны были выдержать ещё один допрос, показать письма, бумаги и прочее. Из России боялись немецких шпионов и большевиков.

– Что это?

– Ноты.

– Вы сами их написали?

– Сам, на пароходе.

– А вы их можете сыграть?

– Могу.

– Сыграйте.

Играю на пианино, которое тут же в гостиной парохода, тему скрипичной сонаты без аккомпанемента. Не нравится.

– А Шопена можете сыграть?

– Что вы хотите?

– «Похоронный марш».

Играю четыре такта. Чиновник, видимо, наслаждается.

– Очень хорошо, – говорит он с чувством.

– А вы знаете, на чью смерть он написан?

– Нет.

– На смерть собаки.

Человек неодобрительно качает головой.

Перерыв мои сочинения и не найдя среди них писем, чиновник заявил, что хотя нам всем придётся съездить на остров, но вероятно через час меня отпустят. Остров, это звучало неприятно, так как мы его видели при въезде в бухту: он мал, скалист, красив и весь застроен тюрьмами.

11 (24) августа 1918 [всё ещё на острове].

Меня вызвали и подвергли часовому допросу. Спрашивали массу нужных и ненужных вещей, но некоторые вопросы были прямо шедевры:

– Сочувствуете ли вы в войне союзникам?

– Сочувствую.

– Сочувствуете ли вы большевикам?

– Нет.

– Почему?

– Потому что они взяли мои деньги.

– Бывали ли вы на их митингах?

– Бывал.

– Хорошо ли они говорят?

– Хорошо, но не логично.

– Где ваш отец?

– В могиле.

– Был ли он на войне?

– Нет.

– Почему?

– Потому что умер.

– Состоите ли вы членом какого-нибудь общества?