Здесь можно бы воскликнуть: «Божья кара!»
Но ведь и каре этой грош цена.
Какой тут смысл, во всём безумье этом?
Но, впрочем, не желая слыть поэтом,
Я это безобразьем назову.
Где лад, где смысл в такой тоске и грязи?..
И понял я, что в этом безобразьи
Не только все вокруг – я сам живу!
3. Из третьей главы
………………………………………………..
………………………………………………..
…а, собственно, что им за право
Такое дано? Если право
Простое, пускай, большинство,
То, значит, не право, а криво,
Себя обособив спесиво,
Крутое, пускай, меньшинство.
Гляди-ка ты, шайка прохвостов
Весь город мутит, гложет остов
Уклада и быта. Века
Ушли на его созиданье!
И вдруг оно рушится, зданье,
В котором и живы пока.
Да, живы, – мы все!.. Между прочим,
И те, кто его же порочит…
И вот вечерами в дому
Главы городского за чаем,
За чарочкой, кто неслучаен,
Мы начали по одному
Сходиться. Мужи, горожане
Торговые, просто мещане,
Пожарные… в общем, весь цвет,
Вся крепь городка. Суть вопроса
Ясна: назревает угроза.
Мы стали держать наш совет.
***
…во-первых – дозор. Надо точно
Разведать, хотя бы заочно,
Их возраст, их пол, имена,
Час встречи, условные знаки.
(Пускай они все одинаки
И грош им, на взгляд мой, цена).
Однако же, судя по шторам,
Цветкам, кружевам и подзорам
Не лишнее предположить —
В дому обитает приватно
Бабёнка. Оно и понятно,
Ведь надо же с кем-то им жить,
Всем скопом иль поочередно…
Неважно. Да если угодно,
Пускай бы купили патент,
Поставили дело публично…
А что? Тут и сам бы я лично
Наведался. Не импотент.
Так нет же, дуркуют, таятся,
Темнят… а ведь люди боятся
Как раз неизвестности!.. Мне
Пал жребий стоять на дозоре
У ихнего дома, и вскоре
Пасьянс разложился вполне:
Четыре – входящих. Плюс двое —
В дому постоянно. Листвою
Укрывшись, я видел порой
В окне, озаряемом слабо,
Два мрака. Один – явно баба,
Мужик несомненно – второй.
Сойдясь за столом, самоваром
Занявшись, окутавшись паром,
Толкуют о чём-то… и – ждут…
И точно. Чуть сумерки пали,
Глядишь, – с ними третий… а дале —
Четвёртый… и пятый…
Идут!..
4. Из главы четвёртой
…когда я понял ужас средостенья,
Как говорится, «мерзость запустенья»
Земного бытия, я стал смотреть
По сторонам, ища среди прохожих
По взгляду неприкаянному схожих
Со мной, как я готовых умереть,
Но не влачиться, подло прозябая
В урчащей, сытой хляби, как любая
Ползучая бессмысленная тварь…
Я молод был и слеп. И вот тогда-то
Раздался голос. И позвал куда-то,
И зренье дал мне, и возжёг фонарь —
Дар прозорливости. Я озарился весь им…
***
Я вдаль пошёл по городам и весям,
Я жил как птица божья, о еде,
Ночлеге не заботясь и уюте…
И вот что удивительно: в приюте
Мне не было отказано нигде.
Такие люди славные, смешные
Мне попадались в странствиях. Иные
Так даже хлопотали, чтоб пожил
Подольше я средь склок их, кухонь, скалок…
И понял я – я им казался жалок,
И этим их тщеславье ублажил.
Смотри-ка, мол, похуже нас кому-то
Приходится, а нам казалось люто,
Погано мы живём… шалишь, мол, глянь
Какой оборвыш, юрод, замараша!
А ведь в сравненье с ним житуха наша —
Златая чаша… да с краями, всклянь!..
***
А к той поре и впрямь, признаться, шибко
Пообносился я. Моя ошибка
(По глупости, конечно же) была
В том, что порвав с роднёй однажды, доли
Не стребовал своей, и в чисто поле
Отправился в чём был. Мои крыла,
Казалось мне, несут меня над бытом,
Над суетой, над дракой, над корытом…
Однако ж, оказалось, не вполне
Расчёты оправдались. Очень скоро
Я был ограблен и без разговора
Лишён всего «излишнего» при мне:
