Русский диверсант - страница 20



Жестокого фанатика офицерской чести?

– Радовский Георгий Алексеевич, мой боевой товарищ, – с тою же театральностью, но уже не так восторженно представил его Зимин.

– Фрау Эльза.

– Вадичка, ради бога, перестаньте. Для друзей – просто Лиза.

Радовский поцеловал её руку, которая оказалась маленькой и прелестной, как у юной курсистки. Пальчики Лизы были тёплыми, немного влажными, видимо, от волнения, и пахли французскими духами. Мысли его сразу же улетели к Аннушке. Аннушка пользовалась почти такими же. Возможно, к аромату духов примешивался запах этой женщины, и получалось нечто иное, похожее на французские духи, но уже не то. Видимо, фрау Эльза очень много работает, с иронией подумал он.

– У вас прекрасные духи, мадам, – сказал он, улыбаясь в усы. – Но ручка ещё прелестней.

– Духи из Парижа, – засмеялась Лиза, явно взволнованная второй частью комплимента. – Вадичка нас не забывает.

– Вадим, ты занимаешься коммерцией? – Радовский обернулся к Зимину.

– Дружище, сейчас все занимаются коммерцией. Если мы хотим построить новую Россию, то главные механизмы экономики должны быть в наших руках. В том числе и вот в этих прелестных ручках! – И Зимин ловко перехватил руку растерявшейся Лизы и энергично расцеловал её.

– Господа, вы меня смущаете прямо в прихожей, – наконец нашлась и она, кокетливо поглядывая то на Радовского, то на Зимина.

Радовский почувствовал, что ему как гостю, впервые переступившему порог её заведения, фрау Эльза или просто Лиза уделяет больше внимания.

Они рассмеялись и пошли по белой лестнице вверх, где в комнатах уже слышались приглушённые женские голоса.

– Сашенька сегодня свободна? – услышал Радовский полушёпот Зимина.

– Да. Я её сейчас позову.

– Не для меня…

– Хорошо, хорошо, Вадичка… Я всё поняла. Предупрежу…

– Какая ты умничка. Нам пару шампанского и коньяк. И ещё, как всегда, шоколад и фрукты.

– Хорошо, хорошо, Вадичка. А кого позвать для тебя?

– Эту ночь, дорогая Елизавета Павловна, я хотел бы провести с вами! – торжественно произнёс Зимин.

– Ах ты испорченный мальчишка!

Радовский услышал возню, притворное рычание Зимина и восторженные всхлипы Лизы.

Да, неплохо они тут устроились. Тихие ночи без обстрелов и бомбёжки. Тихое заведение. Шампанское, фрукты, французские духи… Не оборачиваясь, Радовский продекламировал:

И всю ночь звучит зловещий хохот
В коридорах гулких и во храме
Песни, танцы и тяжёлый грохот
Сапогов, подкованных гвоздями.

Он шагнул в распахнутую дверь и оказался в просторной зале, драпированной зелёным бархатом и тяжёлыми портьерами до самого пола. Паркет был навощён. Пахло так, как пахнет в старом платяном шкафу, из которого только что убрали всю одежду. Одежда всегда хранит запах человека, носившего её. Вот и эта просторная комната, загромождённая вдоль стен тяжёлыми складками зелёного бархата и просторными кожаными диванами, пахла людьми, в разное время бывавшими здесь. Это был запах женщин и мужчин в минуты их откровения, подавленного страдания и притворной любви, которая в какое-то мгновение могла стать настоящей.

Они подошли к столу, на котором уже стояли бутылки, фужеры и фарфоровая ваза с фруктами. Зимин налил коньяку. Они выпили. Радовский продолжал принюхиваться к позабытым запахам прошлой жизни. Зимин заметил это и сказал:

– Ты и её будешь обнюхивать? Смотри не испугай.

– Кого?

– Сашеньку. Сейчас увидишь её.

Вскоре в комнату вошли две девушки. Простучали каблучки, послышался смех, в котором Радовский сразу поймал фальшивые ноты всё той же театральности и человеческой порочности, слегка замаскированной показной профессиональной развязностью.