– Будьте внимательны, лейтенант, – строго сказал Изыльметьев. Палуба не Невский проспект.
– Слушаюсь, – отчеканил Максутов, – понимаю.
– Извольте держать себя в руках и не страшиться невзгод. Тогда и служба не станет вам в тягость.
– Я полагаю… – начал было Максутов.
– Научитесь внимательно слушать своего командира, – не дал ему договорить капитан и спросил: – Куда вы направляетесь?
– На урок. Сегодня читаю гардемаринам корабельную архитектуру.
– После урока отправитесь к капитан-лейтенанту Тиролю и передадите ему мое приказание: включить вас в список вахтенных офицеров. Нынче слегли еще два офицера.
– Слушаюсь! – повторил Максутов глухим от бешенства голосом.
До сих пор он, занятый уроками с гардемаринами, освобождался от трудной вахтенной службы.
Превозмогая боль в суставах, Изыльметьев спустился по влажному трапу.
Вильчковского он нашел в кресле, с вытянутыми ногами, положенными на сиденье низкого стула. Доктор сделал усилие, чтобы приподняться, но тяжело повалился в кресло.
– Сидите, ради бога, сидите! – Изыльметьев подошел к нему. – Или лежите. Право, не знаю, как вернее сказать…
Боль за эти недели измучила доктора и оставила заметные следы на его выразительном лице. Он постарел и осунулся.
– Не могу лежать, Иван Николаевич, – пожаловался он, устраиваясь поудобнее. – Невероятный абсурд! Мне бы лежать неподвижно, аки младенцу, а не могу. Все скользко, мокро, мерзопакостно. Здесь хоть под утро удалось вздремнуть, а в постели за ночь глаз не сомкнул.
Изыльметьев опустился на неубранную койку доктора. Минувшие сутки были очень тяжелыми, капитану и на минуту не пришлось прилечь. Теперь захотелось упасть навзничь и растянуться на постели. Сами собой закрылись глаза, грузное тело подалось назад, но капитан успел упереться руками во влажное ворсистое одеяло, постеленное на койке, и удержаться в неестественной позе.
Доктор с опаской посмотрел на капитана. Два дня тому назад Вильчковский заметил, что Изыльметьев болен. Не вышла ли болезнь наружу?
Что это? Пятно на переносице, соединяющее два темных круга у глаз… Неужели кожная язва? Вильчковский подался вперед! Нет! Только тяжелая складка на переносице, тень от нее…
Все это длилось секунду. Изыльметьев поднял воспаленные веки и перехватил пристальный взгляд доктора.
– Что? Нехорош? – Он виновато улыбнулся.
– Напротив. Удивляюсь вашему стоическому характеру.
– Привычка, не более того, – устало сказал капитан. – Стар конь, а оглобли упасть не дают.
– Трудно? – участливо спросил доктор.
Изыльметьев кивнул.
– Что сегодня? – доктору не хотелось уточнять вопрос: «Сколько умерло, сколько новых больных?»
– Плохо. Ночью умерли трое. Квашинцев, Ярцев, Селиванов. Из первой вахты. Восемь человек слегли. Мне бы на ногах удержаться…
Вильчковский ответил уверенно:
– Вы кремень, Иван Николаевич. Вас ничем не прошибешь.
– Вы думаете?
– Уверен. Но спать хоть изредка, а надобно. Сон – великий исцелитель.
– Не спится.
Доктор знает, что капитан спит мало, проводит долгие часы у коек больных матросов, а говорит, что не спится, просто не спится…
Слышно, как океан могучими кулаками тузит деревянные борты, как скрипят тали и мачты. По переборке торопливо сбегают капли, словно боятся, что кто-то заметит их и преградит дорогу.
– Иван Николаевич, – умоляет Вильчковский, – вы бы приказали приносить мне больных на осмотр. Не могу я так… Лучше свяжите – и за борт.
