Александр Николаевич исподлобья посмотрел на дочь. С детства набалованная! Но ведь детство, когда—то заканчивается! Мертвого не воскресишь. Надо думать о живых. «Свинство! Свинство! А ведь это сын моего друга!» У Каретникова засвербело в горле и носу, и он прикурил от окурка новую сигарету.
Главное, конечно, было не в хлопотных пустяках, а в том, что дочь беременна, и откладывать свадьбу больше нельзя. Ныне, конечно, мать одиночка не диво, но к чему мудрить при живом отце?
Дочь что—то говорила. Каретников прислушался.
– Пап, ты не все знаешь. Я не все рассказала. Свадьба невозможна…
Ксения покраснела и закрыла глаза.
– Ну, что там еще за тайны мадридского двора? – проворчал отец и внутренне напрягся от нехорошего предчувствия.
– Не могу, – прошептала дочь. – Думала: так проживу, а не могу даже сказать…
Неслышно вошел Борис уже в галстуке и в белой рубашке. Бледный после сна. Ксения глубоко вздохнула, торопливым движением отерла мокрые глаза и щеки, и виновато улыбнулась отцу и жениху.
– Ничего. Это так. Слабость, – пробормотала она.
– Доброе утро! – Борис приветливо улыбнулся, и пробежал быстрым взглядом по лицам. У «невесты» заплаканная и чопорная мина. Тесть нахохлился. Значит, говорили о свадьбе и убиенном «офицерике», так Хмельницкий про себя называл бывшего ухажера Ксении. «Ну, сейчас мало не покажется! – мысленно съязвил он. – Бабла бы хватило на ахи!»
Хмельницкий поднял крышку чайника – вода давно кипела, – обжегся паром, грохнул крышкой и схватился за мочку. По—свойски достал из буфета чашки, заварку и сахарный песок.
– Лимон есть? – полез он в холодильник. – Лимона нет! – и загнусил: – Пуру – пуру…
– Боря! – сказала Ксения. – Давай… перенесем свадьбу! – она не решилась «отменить».
Хмельницкий сполоснул заварной чайник и вытер тряпкой руки.
– Я это уже слышал. Как ты это представляешь?
Ксения глазами Бори охватила возможные осложнения, столпившиеся за его вопросом, согласилась: все не просто. Но теперь ей во что бы то ни стало, нужно было отсрочить, если не саморазоблачение, то хотя бы «торжества».
– Это – раз. – Продолжил Борис. – И два: а зачем переносить?
Каретников почувствовал поддержку и поерзал на табурете. Ксения, привыкшая покрикивать на родителей, и – к покладистости Бориса, в другое время закапризничала бы. Но сейчас она потупилась.
– Сережка был нам не чужой, – проговорила она.
– Да, да, не чужой, – согласился Борис. «Еще подумает, что свожу с ним счеты!» – Но для других он сосед. Никто! Как я объясню своим, и на работе. И что объясню?
– Ну, как—нибудь. Ты его тоже хорошо знал!
– Да. Знал… – Борис помялся.
Он отвоевал невесту у «офицерика», но вместо того, чтобы наслаждаться трофеем, попал в плен: полюбил, как любят впервые! Ксения подавляла его волю, и Хмельницкий не умел ей возражать. «Чхать мне на твоего Сергея, и на ваши делишки до меня!» – едва не ляпнул Борис, отвернулся, и выражение у его затылка было презлое.
– Это не день рождения. Не юбилей, – настаивал он. – И…
Ксения вспыхнула.
– Ну! Договаривай про мою беременность!
– Подожди, дочь! – пробасил Каретников. Молодежь! Наговорят лишнего! – Думаю, тебе все же стоит переехать к Наталье Леонидовне. А мы тут уладим…
– Нет! – буркнула Ксения. – Папа, я не могу тебе всего сказать. Но, если ты, Боря, меня любишь, лучше перенесем свадьбу. – Голос ее не предвещал ничего хорошего. Мужчины переглянулись. В тот же миг девушка испугалась своей смелости и сникла.
