– А что я должен конкретно делать?
– Есть организация по реставрации старинных икон и прочего древнего барахла. Ей нужны художники-реставраторы…
– А платят как?
– В зависимости от сложности работы, размера… – Снова неопределенно ответил Эдик. – Меньше червонца за один экземпляр не платят, а иногда и по сотне.
– Можно попробовать. – Согласился я, на еще не конкретное предложение. – А когда мне приступать к работе?
– Ты правильно сказал-попробовать. У тебя может еще не получиться с реставрацией, как уже бывало с некоторыми. Поэтому, у меня к тебе просьба, пока не говори никому ничего об этой работе. Сначала на тебя посмотрят специалисты, а потом видно будет. Может ты еще и не потянешь и стыдно будет говорить об этом другим. Поэтому, пока никому! – Многословно подчеркивал он одну и ту же мысль.
– На нет и суда нет. – Обиделся я в ответ на его предупреждения. – Я не болтливый!
– Знаю. Десантники все такие. – Бросил он мне комплимент. – Значит так. Давай встретимся с тобой в воскресенье утром. Я тебя отведу в реставрационную мастерскую.
Эдик определил место встречи, возле одного из московских метро, в восемь утра. На прощание он предложил мне:
– Может еще выпьешь? Я плачу.
– Нет! Не хочу больше. – Ответил я, никогда не испытывавший большой тяги к алкоголю. – Спасибо, что угостил.
Мы расстались. Я раздумывал над его предложением и терялся в догадках – почему он выбрал именно меня? Вроде бы, ясно. Я уже неплохой художник, но до хорошего пока далеко. Так говорят многие. Почему я соглашаюсь? Одна из причин заработать. Тоже ясно. Другая – я всегда любил познавать все новое и без раздумий хватался за те дела, где еще не попробовал свои силы. А практика в реставрации мне никогда не помешает. Так я решил немного заработать деньжат. Они были мне необходимы при поступлении, в такой желанный для меня, суриковский институт. Но именно с этого разговора началось мое падение в пропасть.
В воскресенье мы с Эдиком встретились там, где договорились. Было холодно и сыро, наступила весна – стоял март. Он провел меня дворами домов и мы зашли в полуподвальное помещение, которое оказалось мастерской какого-то живописца. Эдик представил меня художнику, назвав его только по имени и отчеству – Леонид Терентьевич. Но Эдик пока еще не сообщил, что это его отчим, об этом я узнал позже. Тот, как истинный художник, сначала показал мне свои последние картины, но их оценки от меня не требовал – молод еще для этого. Потом Леонид Терентьевич объяснил, для чего они реставрируют иконы – по заказу православной церкви, которая им платит за это неплохие деньги. Так он выразился о деньгах. Работы много, специалистов по реставрации мало и надо пользоваться моментом пока есть заказ. Когда же он обратился ко мне со словами:
– Ну, ты как старый десантник, должен понять, что не надо распространяться о нашей работе. – Я понял он обо мне уже многое знает со слов Эдика. – Сам понимаешь, появятся конкуренты, заказов станет меньше, собьют цены. Понятно?
– Да. – Это мне было понятно.
Вообще-то мне такая тайна не совсем нравилась, но я снова успокоил себя тем, что творчество сугубо индивидуальная отрасль деятельности и, обычно, о своих замыслах настоящий художник сильно не распространяется. В мастерской, я обратил внимание на рабочий порядок – картины разных размеров, недоделанные скульптуры, да обычный хлам из досок, холстов, красок, сопровождающий всю творческую жизнь художника – он и не нужен, но и выбросить жалко. Такой порядок в беспорядке мне всегда нравиться-сразу видно, что здесь работает настоящий художник. Чего-то специального для реставрационных работ в мастерской, я не увидел. Леонид Терентьевич словно бы это понял, а он как-то чувствовал все наперед, в этом я позже убедился и сказал:
