– Действительно, что я скажу?
– А ты скажешь, что не доехал до Кокенгаузена и повернул обратно, бросил товар, чтобы успеть с дочерью удрать. Свидетелей того, что ты был в городе, все равно не останется, всех пленных уведут на Русь. Скажешь, что в последний момент на повозке умчался с дочерью, скинув весь скарб. А вот нанятым тобой возчикам стало жаль товара, они ехали с полными телегами, из-за этого двигались медленно, отстали от тебя, и ты предполагаешь, что жадин наверняка захватили русские. Тебе поверят. Запомни, только мы, русские, знаем о тебе правду. Но если ты предашь нас, правду узнают и шведы. И обойдутся в башне Мук с Гердой похуже, чем собирался это сделать боярин Милославский. Боярин, мужчина красивый, хотел лишь нежно ласкать твою дочь, а палач станет выворачивать ее руки и ноги, рвать раскаленными клещами кусочки плоти из ее тела… Да что ты так побледнел, Хенрик?! Выпей кваса, он приятен в жару…
– Господин, не надо меня так пугать. Вы спасли мою дочь, и я готов верно служить вам, клянусь!
Дрейлинг взял висевший у него на шее лютеранский крестик и поцеловал.
– Только я не пойму, как я смогу служить вам. Я потерял все товары, окончательно разорен. Мне нечего делать в Риге.
– Ну, то дело поправимое. Откуда другим в Риге знать, сколько у тебя было денег?
Рижский купец и не заметил, как в руке у Никифорова оказался маленький мешочек.
– Царь всея Руси щедро жалует верных слуг своих.
Рижский купец Дрейлинг не мог сдержать улыбки, но через секунду здравый смысл взял верх и он подумал: «А мешочек-то совсем маленький. Этот московит не понимает, каковы масштабы рижской торговли. Такая сумма не способна спасти рижского купца от банкротства». Видя его реакцию, Никифоров развязал мешочек и торговец понял, что был неправ. Не серебряные, а золотые талеры лежали здесь. Каждый такой талер весил два с половиной грамма, но был равен по покупательной способности тридцатиграммовому серебряному талеру. Конечно, мешочек не делал Дрейлинга богатейшим купцом Риги, но от банкротства спасал:
– Ты лучше еще раз вспомни, кому и как следует показывать манифест, – посоветовал купцу Юрий Никифоров. – И не держи его в руках, спрячь хотя бы в сапог, коли обнаружат эту бумагу у тебя, ни тебя, ни Герду по головке не погладят.
Наступил вечер. Хенрик Дрейлинг и его дочь Герда были просто горды: их оставили спать в самом замке. (Зачем солдатам было лишний раз видеть купца-лазутчика.) Хенрику даже принесли бутылку бургундского из замкового погреба. «Как бы не спиться», – озабоченно подумал он, но слаб человек – от французского вина все же не отказался.
Когда царь Алексей Михайлович выслушал все доклады, переделал все дела и уже собирался приступить к вечерней молитве (ее государь совершал в любой обстановке), появился верный Юрий Никифоров.
– Итак, – поинтересовался Алексей Михайлович, – завербовал ты этого рижского купца, как я предложил?
…Афанасий Лаврентьевич вместе с сыном Воином смотрели на лифляндскую землю с высоты замковой башни. Было видно, как светятся вокруг замка огни солдатских костров, плавно течет полноводная река, возвышается над ней знаменитая своей красотой скала Стабурагс. Ордин-Нащокин-старший видел, что его сын пребывает в глубокой задумчивости. Афанасий Лаврентьевич решил, что сегодня у молодого человека было много впечатлений: штурм, знакомство с хоть и крошечным, но западным городом.
