В Москве, опираясь на заявление австрийских посланников, имели основания считать перспективу скорого вмешательства Австрии вполне реальной. Именно в этом (а не в каких-то выпадах по адресу Карла Густава) заключалось воздействие австрийских дипломатов на принятие решения о войне.
Таким образом, рисовалась перспектива выступления против Швеции целого ряда государств, и это, конечно, повышало шансы на успех в войне с Карлом Густавом.
При оценке факторов, повлиявших на решение русского правительства начать войну со Швецией, следует принять во внимание и приходившие в Москву свидетельства о недовольстве населения на землях, занятых шведами, шведской властью. Большая часть этих свидетельств относится к занятым шведами землям Великого княжества Литовского.
Ездивший в сентябре 1655 г. к М. Делагарди гонец А.И. Нестеров сообщал о жалобах Я. Радзивилла, что после его перехода под власть шведской короны «шляхта и всякие служилые люди были у меня в полку, и те, де, все от меня в рознь поехали, а которые, де, со мною немногие люди осталися, и я тех людей опасаюсь, чтоб они надо мной какова дурна и смертного убойства не учинили»[219]. О том, что литовское войско не стало присягать шведам и Я. Радзивилл остался с людьми «только двора ево», сообщал и А.Л. Ордин-Нащокин[220]. А.И. Нестерову во время путешествия пришлось слышать отзывы, что Януш Радзивилл – «изменник, нас всех згубил, поневоле, де, мы учинились в подданстве у шведского короля»[221]. Встречавшийся с ним брацлавский подстароста К. Коссаковский говорил, что шляхтичи «тужат», что «у свейского, де, короля в подданстве жить не привыкнут», что «свейского люди во всем обманывают»[222].
Поздней осенью 1655 г. А.Л. Ордин-Нащокин сообщал, что в Жемайтии шведы собирают «кормы великие» на содержание своего войска, и «шляхта меж собою сеймуют, хотят от свеян отстать». По его сведениям, и в Браславском повете шляхта 18 ноября собралась на сеймик и заявила шведскому «комиссару», что «если вперед только так будет, и им, де, под свейским королем быть не мошно»[223]. Проезжавший в начале 1656 г. через Курляндию Г. Богданов сообщал с дороги, что в соседних литовских поветах Я. Радзивилла «проклинают», «и если, де, взочнется у свейского с которым великим государем война, и они, де, все от свейского отступят»[224].
Особый интерес для русских правящих кругов должны были представлять те свидетельства, в которых говорилось о том, что недовольная шведами шляхта готова отдать предпочтение власти царя. Так, уже А.И. Нестеров сообщал, что в Литве «городов и уездов шляхта говорят – поневоле, де, мы учинились в подданстве у свейского короля, лутчи, де, нам быть великого государя… под крепкою высокою рукою»[225]. Певчий А. Левзовский, ездивший в Киев для обучения «партесному» пению, сообщал в начале 1656 г., что поляки, «видя над собою такую беду, чинят рокош (т. е. мятеж. – Б.Ф.), один другово укоряет, для чего поддавались шведу, а лутче поддатца было б царскому величеству»[226]. К. Иевлев, возвращавшийся от Карла Густава через Жемайтию в начале 1656 г., слышал заявления местной шляхты, что «естли бы изволил великий государь ваш… хотя бы одну тысечу за реку Вилею переслать, и вся б Жмоцкая земля ему, царьскому величеству, поддалась, а что в той Жмоди ни есть шведов, то б мы сами побили всех»[227]. Особенно авторитетным должно было быть для царя и его советников свидетельство генерального писаря Войска Запорожского Ивана Выговского, который 6 декабря 1655 г. сообщил В.В. Бутурлину, что черниговский воевода К. Тышкевич «и иные многие санатыри хотят быть в подданстве у царского величества, а за свейским, де, королем быть не хотят»
