– СЛААЗЬ! – разнёсся по пустыне заставляющий дрожать землю трубный голос.
Платошка кубарем скатился с телеги, плюхнувшись в грязную лужу (единственную на всей пустынной части дороги – ну надо же было так!) и, не оглядываясь, побежал куда глаза глядят. Я осталась сидеть с прямой спиной: вот уж дудки!
Колоссальное копыто упало с неба чуть ли не в сантиметрах от меня, и я полетела вверх тормашками.
Почти сразу я встала и отряхнулась. Ни лошадки, ни телеги – в песке отчётливо виделся отпечаток копыта размером с хорошую воронку от артиллерийского снаряда. Или с надувной бассейн средних размеров: он быстро наполнялся водой. Всадник скрылся в облаке пыли на горизонте.
– Жалко тебя, коняшка, – сказала я, снимая с головы платок и промокая испарину на лбу. – Надеюсь, Платон Львович купит в городе другую… Так, а мне-то что делать?
Жара стояла невыносимая, хотя по-прежнему на сером небе не было ни намёка на солнце. Дорога после проезда Государя-Анпиратора исчезла: замело песком, наверное. Я скинула ватник (под ним обнаружилась вышиванка) и, выпростав ноги из сапог, опустила их в пруд, уже наполнившийся водой по самую «бровку». Зачерпнула воду и попробовала на вкус. Вода была, увы, солёной…
Помнится, моя предшественница двухвековой давности купалась в море слёз. Может быть, и мне надо так поступить?
– Нет, не надо, – раздался за моей спиной свистящий шёпот. – Грех.
Я быстро обернулась. Передо мной на хвосте стояла пустынная гюрза.
«Бояться нельзя! – приказала я себе. – Это же просто сон: ничего здесь со мной не случится!»
Вслух я спросила:
– Почему грех?
– Потомуш-што это море слёз либеральной интеллигенции.
– Не самое большое море, скажем честно… В любом случае, – вспомнила я спасительное, – слово «грех» очень изношено. Какой смысл потрясать в воздухе жупелом греха? Этим гордым и бессильным словом пользуются тогда, когда хотят бросить камень в другого человека – разве нет?
– Ты не понимаешь, деточка, – прошелестела гюрза. – Твои слова верны в мирах начиная со Святой Руси и выше. А здесь, в Нижних Грязищах, действуют совсем другие законы.
– В мирах выше? – переспросила я, чувствуя, что стою на пороге какого-то важного понимания.
– Ты ведь с Земли, верно? Вообще, живые к нам нечасто заходят.
– А если живые заходят сюда нечасто, то я могу здесь найти – уже ушедших? – догадалась я.
Змея кивнула (всем телом).
– Гюрза, видела ли ты в вашем мире Александра Михайловича?
– А зачем тебе Александр Михайлович? – ответила змея вопросом на вопрос.
– Всего лишь навсего сказать ему спасибо…
Змея свернулась клубком на песке. Слегка приподняла голову:
– Я не видела здесь Александра Михайловича. Не думаю, что он когда-либо проходил этим миром. Только разве за грехи юности… Здесь оказываются те, кто смотрел на жизнь в России как на безысходное горе и мрак. Они получают по своей вере.
– Я никогда не считала жизнь в России безысходным горем и мраком!
– Ты просто вошла дверью, которую сама открыла. Поэтому и можешь вернуться.
– А… как мне вернуться?
– Через зеркальце в кармане твоей верхней одежды. В твоём уме связь с Землёй видится как зеркальце. Сделай с ним что угодно – и тогда вернёшься. Или выбрось его – и тогда останешься здесь.
– Спасибо! – вежливо поблагодарила я и, не откладывая в долгий ящик, вынула осколок зеркальца из ватника, обмотала платком, крепко зажала в левой руке. – Я уже устала, хочу пить, ноги ломит, но… как мне узнать достоверно, не был ли в этом мире Александр Михайлович?
