Печально то, что именно благодаря этому открытию и произошло тотальное перенаселение. Из-за чего начались ядерные войны, которые привели к бесплодию у большей части населения Земли. Природа всегда умела восстановить баланс, и в этот раз она сделала это руками самих людей.
«Да, пожалуй, в этом Калавий был прав», – с такими мыслями Белфард встречал утро.
Конечно же, он был носителем гена Фокенау, как и все монахи и храмовники Обители. Однако в сравнении с Превосходительством и Калавием, лично знавших Матерь, Белфард чувствовал себя на их фоне совсем еще мальчишкой.
В келью постучали. Белфард вздрогнул от неожиданности. Как и всякий раз, ожидая чего-то неприятного, его мозг отказывался объективно оценить время. Сон так и не посетил его в эту ночь, ограничившись лишь образами, всплывавшими на горизонте бокового зрения. Он не помнил, как они выглядели, но ничего приятного они не сулили.
Едва ли солнце справлялось лучше луны, пытаясь пробиться сквозь этот нагар на окне. Он заставил подняться свое окаменевшее тело и подойти к двери.
– Кто там? – спросил Белфард.
Ответом было молчание.
«Идиот, конечно же никто тебе не ответит».
Он открыл дверь и вгляделся в посетителей. Делаф и Скотти. Эти двое вечно, как испуганные щенки, таскались друг за другом. Они начали обучение позже Белфарда и проходили этап Воззвания. Судя по всему, сегодня была их очередь прислуживать в Обители. Делаф был высокий и худой как жердь, с длинными прямыми волосами, а его плоскими ладонями он мог бы обхватить себя вдоль талии, и его пальцы при этом еще оставались бы висеть в воздухе безвольными макаронинами. Скотти был широкий, коренастый, невысокого роста и коротко стрижен.
– Приветствую вас, братья. Да прибудет с нами Матерь и Дитя, – от голоса Белфарда несло нескрываемой иронией.
Оба практически одновременно кивнули. Они не заметили в словх Белфарда издевки. Белфард всегда пытался быть саркастичным, когда нервничал.
– Кровью и Плотью, – сказал Белфард с хитрой кривой улыбкой
По традиции нужно было повторить знамение, но обет молчания в Час Одиночества нарушать было нельзя. Делаф и Скотти переглянулись. Потом посмотрели на Белфарда своими щенячьими глазами. И снова переглянулись.
Белфард поднял подбородок и звучно захохотал.
– Чертовы идиоты, – сквозь смех выдавил он. – Ей богу, если бы вы не были такими милахами, я бы спустил вас с этой лестницы до самой трапезной.
Скотти насупился, а рот Делафа растянулся в идиотской улыбке.
– Я смотрю вы с дарами от самого Превосходительства. Как поживает Его Святейшество? О, прошу прощения, вам же не положено со мной говорить, – он уже сам начал уставать от этих шуток, но вид их озадаченных лиц приводил доставлял ему удовольствие.
«Какого хрена меня расперло на эти шутки?! Можно подумать, через час меня не будут терзать в Зале Выбора, а Его Святейшество не будет трясти меня за грудки, требуя сделать Выбор, пока я, как эти идиоты, буду стоять как истукан, не в силах вымолвить и слово».
Монахи продолжали пялиться на него, застыв на месте.
– Разрази вас гром, вы так и будете стоять?! – выкрикнул Белфард.
Оба резко подскочили, так, что Делаф едва не перевернул поднос с едой, а Скотти расплескал часть воды из кувшина с водой для умывания.
Белфард снова засмеялся.
– Одно слово, милейшие идиоты. Хотя нет… Получилось два слова!
Пока он корил себя за приступы неуместного веселья, двое гостей перепутали местами предметы, которые несли для посвящающегося – Делаф поставил поднос на пол, а Скотти кувшин на стол. Белфарда снова разобрал истерический смех.
