Следующие дни прошли в ожидании возвращения Бориса Годунова от войска. Свободы в этом принявшем доме мне предоставлялось больше, чем в родном, угличском. Даже ежедневные походы в церковь не являлись строго обязательными. К тому же изрядно разносольней был стол, компоненты те же, а разнообразия больше. Вкусно было, несмотря на пост. Особенно хороши были десерты, по сладкому я успел соскучиться. Огромным хозяйством управляла сама боярыня Годунова с помощью старшей сестры. На женской половине терема были слышны детские голоса, но показывать своё потомство гостям никто не собирался. С Марьей Григорьевной, постоянно погруженной в хлопоты по имению, мы встречались редко, совместных трапез больше не проводилось. А пожилую, вдовую княгиню Анну Григорьевну можно было видеть в саду, причём зачастую в одиночестве.
К ней я решил подойти пообщаться, вызнать о перспективах челобитья царю. Уяснив из моих сбивчивых пояснений цель беседы, Глинская вздохнула:
– Не по чину мне царёвы думы ведать, но мыслю, на сродственников твоих положена буде опала великая, а то и казнят смертию кого за измену.
– Какая ж на них измена?
– Привлеченье чёрного люда к бунту, да московское зажигание, да и колдовство презлое.
– Какое-такое колдовство?
– Ведунов держали, гадали те на царёв век, сколько ему на белом свете жизни осталось.
– С посадскими Углича что же будет?
– Знамо дело, бунташников да убойц государевой челяди не помилуют.
Перспективы были обрисованы совсем нерадостные. Оставалось надеяться на личную встречу с Фёдором Иоанновичем. О том же, видимо, думала и княгиня.
– Ты государю челом бей, даст Господь, смилостивится, он вельми не гневлив, не в батюшку норовом-то вышел.
– Анна Григорьевна, а отца моего часто видели?
– Да откуда мне, я почитай до свадьбы в поместье отчем безвыездно пребывала, токмо при венчании своём, да на богослужениях праздничных, ибо государь Иоанн Васильевич был к нам вельми щедр. По кончине родителя нашего, Григория Лукьяновича, весь оклад земельной да денежной за матушкой оставил, в казну вотчины не велел отписывать, да в приданое мне с сёстрами дары слал. Марью надо спрашивать, они-то при государевом дворе живали, от венчания с Марфой Собакиной на кажной свадебке великого государя в свахах ходила.
– На свадьбе с моей матерью тоже присутствовала?
– Вестимо, первой свахой у Марьи Нагой, а муж ея, боярин Борис Фёдорович, в невестиных дружках, сестра ж его, царица Ирина, за посажёную мать была.
– Раз мать с отцом обвенчались, отчего именуют меня княжичем, а не царевичем?
– Не церковным обычаем обряд провели, да и свадебку играли не царским чином, мирским. На небесах-то таинство брака не скреплено, не пред Богом, лишь пред людьми родители твои венчаны, – вздохнула княгиня.
Выяснять, почему это совершённое в храме попом венчание может быть не церковным, я не стал. Разговор перешёл на родню Глинской, и мне поведали, что у них с Марьей есть ещё две сестры, одна замужем за князем Дмитрием Шуйским и проживает в Москве, другая – вдова служилого ногайского князя и живёт в своём имении. Узнал я и том, что единственный их брат погиб в первом же бою новиком, не успев даже записаться по уездному списку, а годом позже в военном походе лишился жизни и их батюшка.
