– Ты что ж молвишь этакое, нет на нём креста, первым делом глянули.
– Мню я, дружище, тащишь ты козла в огород, – продолжал терзать стрельца Бакшеев.
– Почто так?
– Дык ево-то, знамо дело, татаровям головой выдали за вину какую немалую, вестимо, девку в родном юрте спортил. От твоих-то дочек не отженить такого молодца будет.
– Мал он вроде для того дела летами, да и возрастом невелик.
– Хе, мал, ты порты с его сними да на михирь глянь, он, поди, весь в корень ушел.
– Тьфу, охальник, – сплюнул с досады солдат-лавочник, но на своё приобретение стал уже поглядывать с опаской.
– Да не серчай, служивый, – продолжал лить масло в огонь Афанасий. – Чей бы ни был бычок, телята твои будут.
– Обрюхатит – повенчаем, – начал искать выход из ситуации уже поверивший хитрецу царский стрелок.
– Как же обряд-то проведёшь, он ить веры поганой али бесерменской.
– Окрестим, знамо дело.
– Ну коли черкешонок твой креститься не возжелает? Силком-то заповедано.
– Ежели насильством нельзя, то лаской уговорим, – насупленный стрелец показал изрядных размеров кулак.
– Эх, не обдумал ты куплю, выйдет тебе заместо облегченья одна морока, – не стыдился сочувствовать Бакшеев. – Умно было б выждать, да как на свеев в рать пошлют, там-то по случаю и обзавестись немцем, або литвином, они уж посмирнее. Много ль серебра дал за огольца этаково?
– Почитай шесть рублёв, да двадцать алтын с деньгой.
– Справно же ты годовое государево жалованье-то растратил, – завздыхал тароватый рязанский дворянин и, приблизившись к незадачливому рабовладельцу, зашептал: – Могу упросить княжича твово холопа взять на себя, он тебе убыток-то возместит, да, пожалуй, и приварку алтын пять накинет. У него, на Угличе, холопей-то в строгости держат, не забалует.
– Уж пожалуй, сделай милость!
Бакшеев, повернувшись ко мне, подмигнул и, придав голосу умоляющую интонацию, заныл:
– Господине, выкупи отрока сего у достойного мужа, стрельца московского, он нам в конюхах зело полезен будет.
Стараясь не выдать мимикой эмоции от такого весёлого передела собственности, распорядился Ждану отдать денег. Тот искренне не понимал, зачем платить за дикого степняка такую прорву денег, но перечить не стал и пошёл с обрадованным солдатом к нашему двору, подьячему без торга была обещана его плата, и он стал составлять грамоту на полоняника. Раздевать пленника для осмотра особых примет мы не стали, чем вызвали недоумение у приказного канцеляриста:
– Ежели сбежит, без писаных отметин розыск учинить невмочно будет!
– У нас далеко не убежишь, – развеял его сомнения Афанасий.
По завершении бюрократической процедуры наша кавалькада тронулась с площади. Свежеприобретённый живой товар вступил в дискуссию с ветераном-пограничником, владеющим, кажется, всеми наречиями южной степи. Из сумбурного диалога были чётко различимы лишь отдельные слова – аталык, бесленей, мурза, эмильдаш.
– Просит черкес брата его молочного из полона у простого человека выкупить. Сулит окуп богатый, молвит де из мурзинского рода, – сообщил мне результат общения бывалый рязанец.
– Да есть ли смысл в том деле? – поинтересовался я.
– Корысть завсегда найти можно, да коль правда татарчонок родовитым окажется, то окромя серебра и знание какое извлечь можно.
– Как же, ты говорил, за брата просит, он черкес, тот татарин, может, врёт всё?
– Вскую ли ему лжу творить? Зачем врать, коли очами всё увидим, он баит, тут недалече. Да черкес-то наш малой сам непростого чина, молвит, дескать, орк он.
