— Пошел ты!
Взлетела по лестнице обратно, слыша за спиной мерзкий смех. В одном он прав: оставить с ним отца я не могу. Ну ничего, я выведу его на чистую воду. И тогда и папа, и тетя Марина увидят, кого они пригрели на груди. Меня трясло и мне потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки.
В кабинет я вошла без стука. Отец, устало прикрыв глаза, откинулся в кресле. В руке у него был полупустой бокал с янтарной жидкостью.
— Прости меня, — без предисловий сказала я и положила ключи на стол. — Я могу остаться?
— Это твой дом. И он всегда будет твоим, — папа улыбнулся, и я поняла, что прощена.
Макс, сентябрь 2010 года
Я смотрел ей в спину и улыбался. Она меня ненавидела, боялась и хотела, чтобы я подох. Но не она первая, если быть честным. Поэтому я на нее не злился. Я привык к этим чувствам, к ненависти, злости, ярости… страсти. Пока я жил так, как считал нужным, я понял, что практически вся ненависть (если не говорить о какой-либо кровной вражде, о которой я тоже знаю немало) происходит из страсти. Из-за того, что кто-то не может поддаться запретным порывам. Или, наоборот, — из-за того, что кто-то этим порывам поддается. Все остальное не горит так, не обжигает пламенем таким ярким, как ненависть. Все остальное неприязненно тлеет. Даже то, что чувствовал я.
За короткое время я научился получать удовольствие от ее ненависти. Научился тоже немного ее ненавидеть. За что? Черт его знает. Может, за то же, за что и она меня. Или за то, что мне опять приходилось ехать кое-куда, чтобы сбросить напряжение.
Дверь открыли сразу. Так, будто хозяйка стояла в коридоре и только и ждала, когда я нажму кнопку противно верещащего звонка. На пороге возникла поистине нимфа. Черные прямые волосы падали на едва прикрытую полупрозрачным пеньюаром грудь, пухлые, не слишком натуральные губы, веероподобные ресницы.
— Ты же сказал, больше не придешь, — она насмешливо смотрела на меня, но этот взгляд меня не обижал.
— Я всегда так говорю, — я, не дожидаясь приглашения, шагнул в квартиру. — Выпить есть?
— Конечно, — Света провела меня на кухню-студию.
Светодиодные фиолетовые ленты навевали странные ассоциации. А рабочая панель с обнаженной девицей, сделанная на заказ вообще вводила в ступор. Перепланированная хрущевка стремилась стать чем-то менее безвкусным, но у нее слабо получалось.
— Пиво будешь?
— А покрепче ничего нет?
— Мартини? — Света потянулась за бокалом, и я, не стесняясь, разглядывал ее задницу в стрингах.
— Свет, где я, а где мартини, — хмыкнул я. — Ты одна сегодня?
— Бабочка скоро подойдет, — женщина достала бутылку со всем знакомой этикеткой. — Тогда только водка.
Она налила мне полбокала, а себе полрюмки. Мы чокнулись, выпили, запили каким-то соком прямо из тетрапака.
— Ты по делу или просто так?
Я посмотрел на нее долгим и уже слегка помутневшим взглядом. Со всеми своими бедами в голове я всегда ходил именно к этим девочкам. Им нравилось называть себя инфантильными именами, вроде Бабочек, Фей и прочей ерунды, но они меня понимали. Может быть, даже лучше, чем я сам себя порой.
Вот и сейчас Света поняла меня без слов. Подошла медленно, давая собой полюбоваться, провела рукой по моей щеке, слишком ласково для путаны, задрала вверх мою кофту. Ей нравилось видеть меня голым, нравилось трахаться со мной, нравилось водить тонкими пальчиками по моим мышцам. И это неудивительно. Я был одним из самых молодых клиентов, а отсасывать старикам, полагаю, то еще удовольствие.
