И даже если родители тщательно застегивали на нем «либеро»,
Всё равно не вышло вырастить лидера.
Школа вошла всего на полслова, и он ее откусил.
Косуха со сломанной молнией, плоский экран пи-си,
пассы над старой колодой, женщина старше на одиннадцать лет,
скрип софы, перемены климата, белый билет
из дома сразу в шестую или двенадцатую строфу.
Скелеты в шкафу.
Марлевая форточка с видом на дом-музей,
зеркало, в котором всегда отражалось девять его друзей
(они синхронно откусывали и прожевывали лимон),
потому что трюмо.
Рюмочная за углом каждый вечер кишела публикой,
которую можно было сажать на лопату
и вбрасывать, как уголь,
как будто дверь на улицу – это топка, а поезд едет,
и кто-то на верхней полке обязательно оказывается на диете,
и стук колес прерывается взрывами хохота и звоном, звоном,
и не важно, что платформа не приближается,
потому что ведь город – вон он —
маленький такой город,
можно зарисовать в блокноте, и еще останется место.
А на столе два стакана и булочка из слоеного теста.
И еще этот звук, когда на каждую слабую долю ложки звенят
так, что под этот звон можно безнаказанно изменять.
И если в дверь никто не стучался, и, тем более, не вошел —
всё хорошо.
