– Мне поручено доукомплектоваться вашими людьми. Вот приказ.
– Что за… – пробормотал Синицын. Поколебавшись, он убрал свою планшетку под мышку, и тут же ему вручили измятые ветром бумаги. Они кувыркались меж пальцев, словно буйно помешанные, не давая себя прочесть.
Наконец, ему удалось растянуть бумажки за углы, и он разобрал первый абзац. Не читая дальше, подполковник вернул их Барышеву.
– Не туда разлетелся, браток. Мы мотострелковые. Дожидайся своих и комплектуйся сколько влезет, – и наконец, улыбнулся Синицын, даже от сердца отлегло.
Вот ведь, оказывается, какой бывает у людей бардак. А он-то беспокоится из-за своих пустяков. Подумаешь, приказы запаздывают…
А Барышев словно и не слышал. Щурился от ветра и продолжал гнуть свое.
– Десантников на аэродроме сейчас нет, и, когда подвезут, неизвестно. А мне уже надо ехать. Так что гони десять своих, от кого тебе меньше толку.
– Ты… офонарел? – вырвалось у Синицына. Конечно же, вырвались не совсем эти слова, а другие, покрепче, но смысл был такой. – Если тебе все равно кого набрать, отлови кого из местных и езжай. Не дам людей!
– Слушай, ты… – и десантник тоже подсыпал непечатных слов, – у меня сказано: за счет любых наличных подразделений. Твое и есть наличное. Не твоя забота, кто мне достанется. Твоих только-то и дел, что сдать и расписаться.
– Ты мне на мои дела не указывай.
– Смотри, рапорт подам, – рассвирепел десантник.
Синицын послал его в другой раз.
Колонна мотострелков тем временем, следуя полуотданной команде «Вольно!», наполовину разошлась. С обеих ее концов отделялись солдаты и выходили из строя. И только серединка, перед которой ругались два офицера, стояла на месте и пыталась их слушать сквозь ветер.
Барышев задумчиво поглядел на мотострелков, повернулся к Синицыну и сказал ему почти в самое ухо:
– Зря ты так, подполковник.
Синицын только брезгливо перекосился. А Барышев ровно ничего не заметил.
– Зря. Я же не кому-то – себе людей прошу. И знай я, что мне их туда вести, не просил бы. Хоть приказ, хоть расприказ – ни за что бы не просил! Так ведь не идти нам туда. В резерве мы, на западе. Будем безопасность штаба обеспечивать. А тебе под Аргун. А ты знаешь, зачем мотострелков везут под Аргун?
Синицын знал только одно – что он должен это прекратить. И в тоже время он не мог себя заставить прогнать Барышева. Он чувствовал, что этот человек, высочившийся из-под асфальта у него за спиной, неспроста стал на его пути. Синицын вдруг стал надеяться, что этот капитан сейчас скажет что-то, чего не узнаешь от командования и ни от кого в мире, исключая разве что саму Госпожу Фортуну.
Барышев посмеялся бы на славу, если б мог знать про эти мысли. Меньше всего он надеялся сойти за посланца судьбы. Он только видел, что нашел верный тон, что его наконец-то слушают, и спешил продолжить:
– Я тебе скажу зачем. Будешь имитировать основной удар. Простоите немного где скажут. Чеченцы вас всех до последнего автомата пересчитают. А потом в город поедете. Чтоб они подумали, что вас там много, что все серьезно, и на вас бы и сосредоточились. Тебе еще ничего не приказали? Прикажут. Зайти туда-то, продержаться столько-то. И выйти. А не выйдешь, хрен с тобой. – Тут Барышев опять ввернул непечатные слова и сплюнул. – Я знаю, что говорю, браток! Моего соседа туда отправили. Он пошел и попросил объяснить. Ему и объяснили.
Барышев замолчал и потянул к себе планшетку из-под локтя Синицына. Планшетка поддалась легко, и Барышев едва не уронил ее в грязь. Он хотел ее развернуть, но какое-то неопределенное чувство заставило его заговорить вновь.
