Рюкзак рассказов - страница 12



Мы глубоко вздохнули и провалились в сон.


– Ха! Да не сможет он! – весело сказал я, облизывая ложку за завтраком. В это утро всё казалось таким новым и свежим, словно мы видели наш дом в первый раз.

Ложку у меня тут же конфисковали.

– Саша! Это общая ложка для общего мёда! – с нажимом сказала мама, притворившись, что сейчас даст мне этой ложкой в лоб.

Я беззаботно улыбнулся и чувствительно пихнул Антона по лодыжке.

– Сомневаюсь, – тут же откликнулся брат, деловито протирая солнечные очки. – Всё он сможет!

– Так! Кто сможет? И что именно он должен смочь? – глаза родителей, словно рентгены, изучали нас вдоль и поперёк. У меня появилось чувство, будто я проглотил большой ком льда и теперь он пытается устроиться в животе поудобнее.

– Н-н-уу. Та-ак, – махнул рукой Антоха, словно мы случайно проговорились, а не планировали этот разговор по утру.

Про кое-что действительно лучше молчать до первой пенсии. А там, глядишь и крапивой не отлупят. Нельзя. Неуважение к возрасту. Я хихикнул, представив, как мы с братом оба, подобрав бороду, пытаемся увернуться от отцовского ремня. Отец почему-то выглядел так же молодо, как и сейчас…

– Это тайна, – серьёзно насупился я, всем своим видом показывая, что хоть сейчас в партизаны бери. Буду молчать и всё тут!

– Военная тайна что ли? – хмыкнул отец, – про баню возле суперсекретного завода?

– Какую такую баню? – удивился Антон.

Мама этот анекдот знала и рассмеялась.

– Да не про баню, а про картину! – как бы случайно поправил я папу. – Ой…

– Вот и я об этом, – задумчиво кивнул отец.

Родители странно переглянулись поверх наших голов.

– Ну, идите что ли. К вашему шестиногому Димке, – загадочно улыбнулись родители.


Странно, но Димку не высекли. И даже отпустили гулять. В этот же день. Немыслимо!

– …вот, а потом я увидел старика, – продолжал я рассказывать другу и брату про вчерашнее. – Почему вы – нет?! Он там, в своей пещере, ещё костёр разводил!

– Сашка, ты задремал. Признайся, – спокойно возразил Димка, степенно очищая печёную картофелину от золы. Именно наш этот костёр и всколыхнул воспоминая, которые я хотел бы забыть…

Я тогда чуть картохой ему бол за важность нотаций не заехал! Как взрослый сидит тут, будто ничего не было!

– Я не вру!!! У него глаза было жёлтые, как у кошки! Длинные волосы до пояса, он их за ухо заправил, а но-о-ос – как у римского императора! И шрам на квадратном подбородке, словно кусок кожи взяли и срезали. И мочки уха нет. Слева. Как! Как я такое мог приду… – распалился я.

И замолчал. Уставился на Димку во все глаза. Всегда думал – врут, когда говорят, “белый, как полотно”. Но сейчас… казалось, с Димки, деревенского пацана, у которого всегда был, по словам нашей бабушки, “эфиопский загар”, так вот с Димки этот загар сполз! Лицо стало бледно-серым. И руки. А пальцы сжались в острые кулаки.

– Что-нибудь ещё помнишь? – просил он каким-то не своим, чужим деревянным, будто говорила заводная кукла, а не человек.

– Полпальца на руке не было. Двух: безымянного и мизинца, – затараторил я, боясь, что с другом может сейчас произойти что-то ужасное.

– Это его на охоте пестун хватанул, – неожиданно спокойно объяснил Димка и аккуратно положил картофелину на лист лопуха.

– Пестун? – хихикнул Антон, хотя знал, как называют в деревнях подросших медвежат, – Это что, медведь тебе рассказал сам об этом?

– Нет, отец рассказывал, – тем же голосом продолжил Димка. Поднял на нас тяжёлый взгляд. – Ты видел моего деда. Однажды, ещё молодым, лет шестьдесят назад, он пропал в тайге. Его долго искали. Думали всё, погиб. Бабушка все глаза проглядела. Сама на поиски в глухую чащу хотела пойти. Еле удержали. А потом дед пришёл. Один. Местами пораненный. Говорил, что медв-в-ведь напал, – Димка замолчал и уставился на догоревшие угольки. – Вроде бы стали они как раньше жить, отца ростить… – вылетело у Димки просторечное слово, – Только бабушка подмечать стала, что он не такой, как прежде. Причуды появились. Другие привычки. Она стала спрашивать, а дед всё отмалчивался, да в тетрадку много писал. Никому не давал в неё смотреть. Ни единым глазком. Перепрятывал часто.