Рюкзак рассказов - страница 3

Острые крошки стекла слизали всю кожу, а ковёр поглотил без остатка багровые капли.

Яд беспрепятственно пропитал тонкие ножки плясуньи и, наконец, добрался до её сердца. В тот миг, когда она, завершив танец, обернулась с улыбкой к той, с кем когда-то делили пирожные в королевском Саду.

Падая на ковёр, она вдруг увидела, как придворные утирают слёзы шёлковыми платками со своих глаз.

Она не слышал взрыва аплодисментов, радостных криков “Браво!” и “Бис!”. Слух Наттель уловил голос той, с кем часто играли они в королевском Саду: “Она всегда обожала танцы… Её можно было привлечь лишь одним – позволить плясать босиком!”

Наттель показалось, что где-то разбилось с пронзительным хрустальным звоном. И ей показалось, что так разлетелось на осколки её сердце.

* * *

…Холод медленно проникал в губы и в гортань, мороз превратился в тягучий напиток, чтобы потушить пламя пожара от терпкого рубинового яда.

Наттель попыталась вздохнуть и её легкие приятно обожгло холодом. Она почти видела синий цвет, заливающий всё её существо.

Следующий вздох заставил её закашляться. Девушка открыла глаза и – упала.

Комната, где её заботливо укрыли толстым пледом, напоминала чердачную библиотеку, где среди старых книг стояли колбы, пробирки, чаши, пылились одни инструменты алхимика и ярко поблёскивали другие.

Наттель перевела дух.

Кушетка, с которой она упала, была покрыта толстым пухом. Протянув руку, девушка ощутила холод. Это был снег… но не таял он на ладони.

Снег покрывал кушетку, словно глазурь – сахарный пряник. В комнате ощущалось морозное дыхание, но не сковывающий лютый холод, который бывал по зиме, и заставлял селян сидеть по домам, мечтая о лишней вязанке дров…

Девушка попыталась сесть на тёмно-синем прозрачном полу, который покрывал всё тот же волшебный снег, словно белый уютный ковёр… по привычке стянула тёплый плед, и закуталась. Ничего. Холод не приносил ей боль. Только покой.

В глазах потемнело. Голова закружилась.

– Это всё от яда, – услышала Наттель чей-то голос. – Скоро пройдёт…

…и почувствовала, как её погружают в нечто холодное и мягкое, будто в снеговую ванну, наполненную до краёв мягким мятным мороженым.

“Так и есть. Так и есть. Спи!…”

Снова полился холод, прогоняя ядовитое пламя зелья, разлитого на красном ковре, средь острых осколков стекла. Жар уходил, унося боль. Мышцы и кости перестали молить о пощаде и смерти.

Наттель снова открыла глаза.

Сначала она увидела тёмно-фиолетовое пламя. Но потом оказалось, что это были чьи-то глаза. На неё смотрел – человек?

Скорее он был похож на ледяного великана, о которых рассказывала бабушка. Но его фиолетовые глаза, длинные белые волосы, острый нос на прямоугольном лице, придавали какое-то странное благородство и стать…

Но, если долго смотреть в эти глаза, начинало казаться, что он не просто человек – Стихия!

– Ты уже умирала, когда Освальд принёс тебя, – голос был гулкий и густой, словно взбитые сливки. Услышав своё имя, к девушке подошёл огромный белый волк и лизнул её в пылающую щёку. Покой разлился по телу. Будто ледяной ветер остудил лицо в жаркий день.

– Мы выходили тебя, – продолжал великан. – Изгнали яд из тела и души. Но обратно тебе нельзя. В мире людей ты растворишься и, если сумеешь хоть частью снега вернуться сюда, то снова возродишься – но через Боль. – голос Великана завораживал и баюкал. Хотелось раствориться в этих умиротворяющих звуках. Но какая-то часть её души помнила, что раньше этот голос пугал её, звуки вселяли ужас и бессилие, тоску и горечь, но вместе с тем – какой-то жуткий восторг, словно она видела десятибалльный шторм, накрывающий с головой.