Он не обманул: у меня начался новый этап в жизни. Я стал самым крутым парнем в школе, уверенным, самодостаточным и при деньгах, которые получал за участие в подпольных боях без правил. Но не всё было так безоблачно, как казалось: «соскочить» с их крючка не получалось. В восемнадцать лет я подписал контракт, по которому нужно было продержаться определенное количество боев до моего двадцатилетия.
Целых три года из меня делали бойца, учили направлять ярость и гнев в нужное русло, и теперь я должен был окупить вложенные силы и потраченные финансы. Но в последнее время становилось всё тяжелее, ведь большинство участников таких соревнований являлись полными отморозками, выходцами из неблагополучных семей, за всю свою короткую жизнь повидавшими такое, что многим и не снилось.
Жестокие уже с детства, так как многих били и калечили собственные родители, они зубами вырывали победу, ведь за неё срубали хороший куш.
А самое главное: практически никто из них не боялся смерти, потому что возвращаться в случае неудачи им было некуда. Для этих людей существовало только два пути: накопить деньги и поменять будущее или… умереть.
В первый год я был одним из лучших. Самый расцвет сил, злость и желание доказать, что чего-то стою, мотивировали. А потом запал прошёл, начал проигрывать и уже один раз даже лежал в частной клинике на грани жизни и смерти. Но мне тогда с лихвой хватило накоплений, чтобы заставить врачей молчать.
А с родителями получилось ещё проще: их не было в городе целый месяц, поэтому, когда они вернулись домой, я уже в полном здравии посещал университет, и ничего, кроме новых шрамов, не говорило о недавней госпитализации. Конечно, мать замечала изменения в моей внешности, но вопросов не задавала, знала, что всё равно не отвечу.
Участники менялись, появлялась «свежая кровь»: молодые, натренированные тела, выдрессированные звери, готовые убивать. А у меня совсем пропал стимул, и это сказывалось на боях не лучшим образом. Воспоминания об унижениях больше не вызывали негативных эмоций, как раньше, ведь я отомстил обидчикам, что, кстати, оказалось делом несложным. Ну, всего-то подержал за ноги на крыше школы головой вниз лидера той шайки шакалов, а остальных даже пугать не пришлось, сами смекнули, что со мной не стоит связываться, и отвалили.
Нет, в друзья никто не напрашивался, зато боялись и обходили стороной. Из-за вспышек неконтролируемого гнева прозвали психом, а из-за того, что ни с кем не общался, волком-одиночкой. Получился «психованный волк-одиночка» – термоядерная смесь. Но соглашусь, что они точно охарактеризовали меня. Как говорится, «не в бровь, а в глаз», и это совсем не злило. На правду не обижаются.
Такое положение дел полностью устраивало, так было лучше для всех. Учителя стали реже вызывать к доске и явно завышали оценки, никто не хотел лишний год наблюдать мою личность в школе.
Поэтому я внезапно пополнил ряды отличников, что не могло не радовать мать, а, что думал по этому поводу отец, не догадывался, так как редко его видел.
Порой даже забывал, как родитель выглядит. Он постоянно находился в командировках, а в те дни, когда присутствовал дома, не обращал на меня внимания.
Отец почти не выходил из рабочего кабинета, но иногда мы всё-таки встречались на кухне.
– Как дела, сын? – спрашивал он, задумчиво глядя в окно.
– Всё хорошо, отец, – отвечал я.
