– Ну, а если я не соглашусь, – сказал я, сильно затягиваясь папиросой и глядя на него сквозь дым, – ты, что же, зарежешь меня, что ли?
– Это-то запросто, – небрежно махнул он рукой. – Это дело плевое… Но только зачем? Ты все равно в капкане. Вот ты где у меня…
Он сильно, с хрустом сомкнул в кулак длинные свои пальцы. И потряс кулаком перед моим лицом.
– Но, но, не пугай, – сказал я, закипая, чувствуя, как поднимается во мне волна гнева. – Тот, кто пытался меня пугать, давно уже на кладбище, а тот, кому это удастся, еще не родился.
Я говорил так, но все-таки, должен признаться, чувствовал себя неуверенно. Я был растерян. И даже напуган… Меня безотчетно тревожила его странная доверительность, непонятная эта откровенность. Слишком уж смело он играл, слишком легко открывал свои карты!
И я был твердо уверен в том, что у него в запасе имелся какой-то последний, самый главный козырь… Какой?
– Чудак, – сказал примирительно Ландыш, – я тебя вовсе не пугаю. Но ты действительно в капкане. Ну, рассуди сам, дело-то было сделано в твоей машине! И тебя теперь ничего не стоит заложить, отдать на съедение… Как ты докажешь, что сам не участвовал, а?
– Могу сказать, что машину просто украли.
– Почему ж ты тогда сразу не заявил? – он покачал головой – Нет, это не оправдание…
– Но прежде надо доказать, что была именно моя машина!
– А вот это нетрудно. Доказательства есть.
– Какие же? – я указал пальцем на Клаву, сидящую все в той же застывшей, напряженной позе. – Она, что ли, подтвердит?
– Можно и без нее обойтись… Вот смотри.
И пошарив в правом кармане пиджака, Ландыш вынул и протянул мне небольшую фотокарточку.
И тут я обмяк. И понял, что попался.
На этом фото газик мой стоял прямо напротив речного вокзала – и был он снят спереди, в лоб. И с близкого расстояния. Фотография озадачила меня не на шутку. Еще бы! Ведь здесь был отчетливо виден номер машины. А за ветровым стеклом маячили фигуры шофера и какого-то пассажира. Шофер сидел, низко нагнув голову, – так что виднелась одна лишь фуражка; пассажир же, наоборот, глядел, улыбаясь прямо в объектив.
Шелкнув ногтем по карточке, по широкому этому скуластому лицу, я спросил:
– Кто такой?
– Осип Кузьмичев, – с особенной внятностью проговорил Ландыш.
– Так… А теперь объясни: для чего сделал этот снимок? Специально для шантажа?
– По разным причинам… Ну, и конечно, для того, чтоб ты сидел тихо, не рыпался… Чтоб знал, если ты стукнешь – сразу же сам погоришь.
– А кто же снимал? – я повертел в пальцах фотографию.
Ландыш сейчас же сказал, отбирая ее.
– Ну, голубок, ты больно много вопросов задаешь. А тебе б надо теперь поменьше болтать и побольше слушать.
„Да, я попался! И если это капкан, то капкан настоящий, – думал я, – стальной медвежий, хватающий намертво. Как же быть? Во всяком случае сейчас надо постараться как-то выиграть время…"
– Ну, что ж, – помолчав, сказал я, – раз такое дело – я подумаю… Может, мы и столкуемся… Но ты меня не торопи!
– Даю неделю сроку, – блеснул металлической своей улыбкой Ландыш.
Он глянул на стол, туда, где плавали в винных росплесках сотенные билеты. И добавил с оттенком угрозы:
– А гроши все-таки возьми… Твоя доля!
– Нет, – сказал я, – отдай мою долю Клавке.
– Да у нее и так есть…
– Ничего, это ей будет как дополнительная премия. За старания, за хлопоты, за красоту.
Клавка! Вот еще что удручало меня; такого предательства я все же не ждал. Был бы я в эту минуту один, я бы, наверное, заплакал… Или же – что всего вероятней – напился бы с горя вдребезги.
