– И как они говорят с индейским богом, эти дураки-шаманы?
Алешка не знал ничего про индейского бога, кроме имени, вычитанного у Фенимора Купера. Он в задумчивости выбрал кочку посуше, сел на нее и огляделся. Пустынная травянистая местность не давала подсказок. Под ногами шевелился от ветра гуськин лук – длинными узкими листьями.
– У индейцев есть место, которое их дом. – начал Алешка неуверенно, припоминая болгарские и советские вестерны, – Это такое место, где стоят вигвамы, хотя бы один вигвам, и столб, на котором вырезан бог.
Пашка глянул на Алешку подозрительно:
– Ты что, наелся уже? Можно, я твою половину съем? – он кивнул на другую сторону полянки.
– Нельзя, – сказал Алешка, – Я сейчас доем. Дай подумать… Так вот, там столб стоит, в этом месте, у их дома. И шаманы говорят с этим столбом, и бог слышит.
– Во-первых, – сказал Пашка голосом объедающегося человека, – Кто тебе сделает такой столб? Во-вторых, где наш вигвам? В третьих, а если не шаман будет говорить со столбом, бог его услышит?
– Нет, если не шаман, то не услышит, – помотал головой Алешка.
– Получается, что великий Маниту слышит только дураков?
– Почему, дураков? – поморщился Алешка.
– Ты только что говорил, что шаманы – сумасшедшие. Они ведь и правда во всех фильмах скачут как дураки и больше ничего не делают. И по-твоему выходит, что вот таких дураков только и слышит бог, потому что они разговаривают со столбом?
Алешка зажмурился. Получалось действительно непонятно.
– Знаешь, что я думаю, – сказал Пашка, не переставая жевать, – Я читал в книжке, что все эти шаманы были действительно дураки и только обманывали людей. Своих же, индейцев обманывали. Ты хоть раз видел в кино, чтобы они говорили со столбом, а им бог что-нибудь отвечал? Польза от этих разговоров со столбом была хоть какая-нибудь?
– Нет, вообще никто не отвечал, – Алешка чувствовал, что запутался, – Вообще-то они еще и злые все, эти шаманы. Дураки и злые… Тогда как же индейцы разговаривают с великим духом Маниту?
– Вариантов два, – рассуждал Пашка. Он съел уже много гуськина лука, забрался на чужую половинку полянки и ощущал в себе силы дойти до ее края, – С ним вообще никто не разговаривает. Или разговаривать с ним может каждый. Но если с ним не разговаривает никто, то он, получается, и не нужен. Зачем нужен бог, с которым не поговорить? А индейцы про него постоянно вспоминают, ни к селу ни к городу. Значит, они все с ним могут говорить.
– Фигня какая! – возмутился Алешка еретическим мыслям соплеменника, – А чего же они тогда шаманам верят? Если каждый говорит с богом, то зачем тогда эти столбы и шаманы, которые скачут?
– А-а-а! – вдохновенно поднял палец вверх Пашка, некоторое время прожевывал траву, а потом сказал, – Говорить с богом можно не везде! Есть специальные места, которые ближе к богу, и откуда он услышит – например, на самой высокой горе. Вон, высокая гора – сколько раз ты на нее забирался?
Алешка посмотрел на силуэт далекой и высокой сопки, одним боком нависавшей над долиной.
– Ни разу… Высоко же…
– А ты знаешь кого-нибудь, кто там был? – Пашка продолжал указывать пальцем на вершину горы.
– Нет, – сказал Алешка, начиная смутно прозревать, – И не слышал даже…
– Вот, – сказал Пашка, опуская взгляд на полянку гуськина лука, – И у индейцев так же. Говорить с богом могут все, а не говорит никто, потому что надо на гору лезть.
