С их прибытием у нас составилась семья - страница 20
«Дорогой друг, прошу вас засвидетельствовать мое глубокое почтение Мадам и просить ее принять мои поздравления с днем ангела. Этот день – счастливый для всех, кем княгиня изволит интересоваться, и даже для несчастного узника, воспоминание о котором, по всей вероятности, стерлось из ее памяти. Как то бы ни было, я питаю к ней неизменную преданность, и мои пожелания ее счастия не уступят ничьим».>66
Конечно, Михаил Сергеевич знал, что он не забыт, что Мария Николаевна, как может, облегчает или хотя бы старается облегчить его существование. Так, во многих письмах Лунин просил кормить и заботиться о его собаке Варке, оставленной дома. По сообщениям, переданным ему, он понял, что Мария Николаевна пыталась, хоть и безуспешно, добиться, чтобы собака содержалась в камере со своим хозяином. Конечно, это было приятно узнать одинокому заключенному. Усилия Марии Волконской показались ему невероятными, невыполнимыми, но трогательными. В 1843 году он написал ей:
«Ваши письма, сударыня, приходят ко мне регулярно и скрашивают суровость моего заточения. Я люблю вас не меньше, чем мою сестру, за эти доказательства неизменной дружбы».>67
Крепкая и многолетняя дружба связывала семью Волконских с Трубецкими. Однако во время пребывания семей в Иркутске между ними возникло охлаждение. Трубецкие сомневались в невиновности обвиняемого тогда Дмитрия Молчанова. Елена и Мария Николаевна уехали в Москву, чтобы поддержать Дмитрия Васильевича, который пытался доказать ложность предъявленных ему обвинений.
В это время, в октябре 1854 года, Сергей Григорьевич, находясь в Иркутске, узнал о тяжелой болезни Екатерины Ивановны Трубецкой. Первое время, казалось, болезнь не была опасна, но бедной женщине становилось все хуже.
Сергей Волконский написал тотчас о трагедии Елене Сергеевне и Дмитрию Васильевичу:
«Катерина Ивановна все больна, и вот уже восемь дней, что, кроме медиков и чисто семейных лиц, никто ее не видит, даже ни Поджио, ни Якушкин не допускаются. Медики в доме заверяют, что нет ничего опасного, в городе же не скрывают безнадежность излечения».>68
Сергей Григорьевич сообщил своей семье, что он простился с Екатериной Ивановной и помог Сергею Петровичу с организацией похорон.
В этом письме упомянуто имя еще одного друга, верного семье Волконских, – А.В. Поджио. Он тоже был осужден по 1 разряду, отправлен в Шлиссельбург и в 1828 году переправлен в Читинский острог. С этого времени Сергей Волконский и Александр Поджио подружились и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Мария Николаевна так отозвалась о Поджио: «Это превосходный и достойный уважения человек, который предан мне сердцем и душой, и я не знаю, как выказать ему свою признательность».>69
В 1856 году новый государь, Александр II, подписал «Высочайший указ Сенату о милостях государственным преступникам». Письмо об амнистии было доверено доставить в Сибирь сыну С. Г. Волконского, Михаилу Сергеевичу, чиновнику высокого ранга. Всем декабристам, оставшимся в Сибири на поселении, на жительстве, на службе, их было всего 32 человека, разрешалось вернуться в любую часть России, кроме Москвы и Петербурга. Так завершился 30-летний срок каторги и ссылки декабристов. Их молодую, деятельную жизнь, которую они, конечно, в 1825 году не планировали прожить так, как получилось, было уже не вернуть. Однако жизнь продолжалась.
С. Г. Волконскому было уже к тому времени 68 лет, Марии Николаевне исполнилось 52 года. Сергей Григорьевич должен был находиться в Зыкове (под Москвой), Марии Николаевне было разрешено лечиться в Москве. Княгиня остановилась в доме на Спиридоновке, туда постоянно приезжал и ее муж. Для встречи с этим легендарным человеком к ним приходили старые друзья, приходили и молодые люди, которым хотелось пообщаться с удивительной личностью. Волконский, как и в молодости, был высоким и стройным, но волосы и борода его побелели. Он с удовольствием встречал приходивших к нему и жене людей, но понимал, что полицейским это не нравится. Как видим, и на свободе он не чувствовал себя свободным.
Похожие книги
