С их прибытием у нас составилась семья - страница 3

Сергей Волконский пишет записки из тюрьмы на любых клочках бумаги, но на этих клочках оказываются очень важные сведения о нем самом. Говоря о лишении его дворянства, он не жалеет о потере привилегий, но уточняет важное для него: «обязанности нам остаются».

Одной из обязанностей Сергея Григорьевича Волконского, мужа и отца, было позаботиться о жене и сыне. До отъезда в ссылку он отправил на имя генерал-лейтенанта А. Х. Бенкендорфа «Завещание».

Своему сыну он завещал два имения: Нижегородское и в Черниговской губернии, «чтобы до его совершеннолетия управлялись они его братом Н. Г. Репниным», «с выделением положенной части М. Н. Волконской», ей же был завещан дом в Одессе и там же земельные угодья.

С. Г. Волконский, которого допрашивали в Следственном комитете, на вопросы отвечал подробно, своего участия в делах тайного общества не скрывал.

В «Алфавите членам бывших злоумышленных тайных обществах» отмечены все этапы его деятельности, активное участие в работе по объединению Южного и Северного обществ; однако отмечен и его отказ принять участие в «злоумышлении при Бобруйске в 1823 (году)» и позже, т.е. Сергей Григорьевич был против истребления царской фамилии.^>11

Арестованные, находящиеся под следствием, и их родственники с тревогой ожидали решения Верховного суда. Первоначально Сергей Григорьевич Волконский в числе 31 «государственного преступника первого разряда» был приговорен к смертной казни «отсечением головы», затем приговор был смягчен: его приговорили к лишению чинов и дворянства и к ссылке в каторжную работу на 20 лет. Вскоре срок каторги был сокращен до 15 лет с последующим поселением в Сибири.

Позже С. Г. Волконский рассказал жене, а она подробно описала его переход к каторжной жизни: «Вот как это произошло: 13 июля, на заре, их всех собрали и разместили по категориям на гласисе против пяти виселиц. Сергей, как только пришел, снял с себя военный сюртук и бросил его в костер: он не хотел, чтобы его сорвали с него (…), затем им всем приказали встать на колени, причем жандармы подходили и переламывали саблю над головой каждого в знак разжалования.» Это был акт гражданской казни. В крепости осужденные получили одежду каторжников – «куртку и штаны грубого серого сукна».^>12

Когда представляешь себе мучительную, оскорбительную процедуру этой казни и подготовки заключенных к долгой, тяжелой ссылке и каторге, вдруг ясно понимаешь, что судить декабристов все же будет не Государь, не члены суда, не жандармы, а время. Жестокая судьба выдающихся людей останется в памяти потомков примерами мужества, благородства, силы воли, способности все выдержать и не смириться. А имена тех, кто их казнил, бесславно растворились во времени.

Данте Алигьери не сомневался: каждый из живущих в результате получит по заслугам.

В этот же день, 13 июля 1826 года, на Кронверке Петропавловской крепости были казнены пятеро декабристов, приговоренных к повешению: П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин, П. П. Каховский. И в Москве, и в Петербурге не верили, что эта страшная казнь состоится. Государь Николай I, которого ни одна пуля не тронула на Сенатской площади, стал убийцей этих людей. Такое иногда случается в истории…

Декабрист Александр Поджио, отбывавший ссылку в Сибири, друживший с семьей Волконских, в «Записках», написанных после отбытия ссылки, размышлял о причинах той жестокости, с которой Николай I и судьи расправились с людьми, желавшими блага для России.