Остаток дня он провел с блаженной улыбкой на лице – снова и снова открывал и закрывал глянцевые картонные створки, открывал и закрывал, каждый раз восторженно взвизгивая и взмахивая руками, точно крылышками. И это было все, чего он хотел каждый год. Чтобы никто не мешал ему без конца открывать и закрывать свою открытку. И они с Дэвидом обеспечивали ему такую возможность.
Интересно, как-то сейчас Дэвид? Проснулся ли уже? Помнит ли, какой сегодня день, думает ли об Энтони? Оливия очень надеется, что ему удастся сегодня обрести душевный покой. При мысли об этом у нее начинает щемить сердце. Хотелось бы ей, чтобы он нашел этот покой в ней. Но это невозможно. Она сама бесконечно далека от душевного покоя, а ни один человек не может дать другому то, чего нет у него самого. И у Дэвида его тоже нет. Они оба это знают.
Оливия сидит на пляже, ожидая, когда рассветет, и слушая крики чаек, похожие на смех. Отлив уже закончился, вода начинает прибывать, и с каждой набегающей волной от надписи «С днем рождения, Энтони» остается все меньше и меньше, пока вода не слизывает ее совсем. Начисто, как будто никогда и не было. Если бы Оливия все еще верила в Бога, она попросила бы его доставить ее поздравление на песке ее сыну на небесах. Но она не просит об этом. Это всего лишь слова, начерченные на влажном песке ее пальцем и смытые в океан.
Она пишет у своих ног: «Я люблю тебя» – и ждет. Вода наступает, равнодушная и неумолимая, заливая букву за буквой и сглаживая контуры. Слова исчезают, так ни до кого и не дойдя.
Туман уже начал рассеиваться. Потихоньку светает. У ее ног тяжко волнуется свинцово-серый океан. Слева проступает из белесой дымки маяк. Следующая волна набегает на берег и, прошуршав по песку зыбким кружевом пены, оставляет у ее ног один-единственный круглый белый камешек. Оливия опускается на корточки, поднимает прекрасный гладкий голыш и стискивает его в ладони.
Энтони.
«Я скучаю по тебе, мой маленький».
Солнце выкатывается из-за горизонта, окрашивая край неба над океаном в розовый – цвет петуний, прекрасный и сулящий погожий день.
Бет и Петра сидят в гостиной Джилл и ждут Кортни и Джорджию. Сегодня у них собрание книжного клуба, но вечером по четвергам Кортни преподает йогу, и занятия заканчиваются только в шесть тридцать, так что они знают, что она немного опоздает. А Джорджия вообще всегда опаздывает. Джилл это знает, но все равно злится. Она держит их в столовой, пока все не соберутся, потому что хочет, чтобы столовую увидели сразу все. Она уже нарисовала в своем воображении пышный выход.
Бет тоже начинает нервничать. Петра собирается сегодня выложить им ее новости, но с каждым вздохом Джилл Бет все меньше и меньше уверена в том, что стоит это делать. Дело не в том, что она не хочет, чтобы ее подруги узнали, что Джимми завел роман на стороне и ушел от нее. Она не хочет, чтобы об этом узнали все на острове. А они узнают – Лен, директор школы, где учатся ее девочки; Патти, кассирша из супермаркета; Лайза, парикмахерша, которая стрижет Бет; тренер Джессики по баскетболу.
Но Петра права. Бет должна высоко держать голову, черпать силы в коллективной любви друзей… и что-то там еще. Эта банальность из вдохновенной речи, которую толкнула ей Петра сегодня днем, тогда пришлась к месту. А теперь Бет даже не в состоянии вспомнить, что там было. Петра читает кучу духоподъемных книг. А еще гадает на картах таро и раз в месяц ходит к шаману вместо обычного психотерапевта. У них на острове немало таких, кто считает Петру слегка чокнутой. И хотя Бет согласна, что Петру можно назвать немного эксцентричной, она в то же время считает, что та обладает внутренней мудростью, недоступной большинству людей, духовным стержнем, который вызывает у Бет восхищение и притягивает к себе, стержнем, которого, по ее собственному убеждению, она сама лишена.
