С моих слов записано верно - страница 3

Лег во весь непомерный свой рост

нас с тобой разделяющий мост.

Но когда ты вернешься назад,

узкий нож я воткну ему в зад.

Пусть он вскочит и вниз побежит по реке…

Твой раствор на моей был замешан тоске.

Камень твой в моей вымок крови.

Свои арки, как зубы, в меня ты вдавил.

Тридцать три – столько колотых ран…

Пусть стоит без моста Исфахан.

Шахрисабз

Оазис – зверь в садов зелёной шкуре —

подергиваясь, к ночи задремал.

И не найти нигде дворец Тимура,

лишь, как надгробие, гигантский цел портал.

Хоть в арке брешь зияет, как разлука

двух половин. Когда закат пунцов,

они друг к другу тянутся, как руки

в татуировке изразцов.

«Мы приехали ночью, выключив фары…»

Ми приїхали поночі, рухаючись крізь пітьму,
караваном із трьох позашляховиків,
обійшли перевал, що лежав у густому диму
і прострілювався одним із піхотних полків.
С. Жадан

Мы приехали ночью, выключив фары,

караваном из трех грузовиков,

обойдя перевал, где горели пожары

и зачистка шла кишлаков.

А младенец лежал в саманной пристройке,

огонек в очаге то взвивался, то гас.

И, когда подошла наша тройка,

мать взяла его на руки, защищая от нас.

А хозяйка двора принесла плов на блюде,

в керосиновой лампе затеплила свет.

– Твой ребенок, сестра, – инкарнация Будды.

Мы пришли, чтоб его переправить в Тибет.

Мать смотрела на нас недовольно и строго

и в молчании думала пару минут.

– Надо только воды взять в дорогу.

Здесь его обломают, посадят, распнут.

Для него мы насыпали угли в жаровню,

расстелили по кузову пару ковров.

И отец в небесах провожал свою ровню

яркой россыпью звездных даров.

И, покуда по ровному вилась дорожка,

мать дала несмышленышу грудь,

и, в брезентовом тенте расшторив окошко,

отыскала глазами вверху Млечный Путь.

Мигрант

Предвоенной весной он родился в горах,

там, где облаком бродит над гребнем Аллах.

Он растет, занимается выпасом коз,

ждут его уже армия, свадьба, совхоз.

Но империя тихо уходит домой.

Рядом бой, и становится плохо с едой.

Он берет у отца его старый рюкзак,

мать целует, и так покидает кишлак.

И до станции парня подвозит КАМАЗ

с перерывом в пути на ремонт и намаз.

Стаей юркой беспаспортных птиц

караван их проходит сквозь пару границ,

и в конце длинной лестницы рельсов и шпал

видит Кремль. Это значит – Казанский вокзал.

Видит город, который зачищен под нуль,

и его бьет по почкам случайный патруль.

Он кирпичную кладку кладет не спеша,

и хозяин не платит ему ни гроша.

И в Малаховке где-то он строит забор,

слышит ночью созвездий ликующий хор,

к продавщице ларька на свиданье спешит,

нож втыкает в него подмосковный фашист.

Он хрипит, но больница его не берет,

он в ментовском «козле» на рассвете умрет.

Но зато в алычовых хмельных небесах

уже ждут его Будда, Христос и Аллах.

Вечер в Самарканде

Шах-и-Зинда средь выжженных бугров

как бы Сан-Марко на лагуне.

Два сторожа там доедают плов,

когда приходит кто-то юный,

не местный. И его впускают внутрь.

Средь изразцов он бродит по дорожке,

пока тускнеет неба перламутр

и звезды загораются, как плошки.

Уходит. И его на разговор

два парня подзывают под чинару.

Один – мечтает посетить Загорск

и к святости там приобщиться старой.

Другой – бродячий хиппи из Литвы,

что оказался вдалеке от дома.

Он автостопом странствовать привык

и переехал море на пароме.

Пока они об этом говорят

и ветерок шуршит листвой, как муза,

предсказывают звезды им распад

единого Советского Союза.

Что с ними будет? Тот убит.

А этот в Англии торгует анашою.

А третий вспоминает прежний быт

Назад Вперед

С моих слов записано верно - страница 3

Похожие книги