Быть может, мы – последнее поколение безнадёжных романтиков. Глядя на чудовищных размеров небоскрёбы, закрывавшие небо, на крошечные по сравнению с ними авиамобили, мчавшиеся по шоссе; глядя на бесконечное ущелье между двумя рядами зданий, терявших свои очертания в туманной мгле, мы физически ощущали величие этих острых лучей, пробившихся сквозь городской лабиринт, чтобы на несколько мгновений отразиться в наших глазах.
Золотые, янтарные, медовые, медные, алые – такими стали безликие стены, на чьём фоне потускнели и утратили блеск мерцающие рекламные щиты. Я смотрел на лица своих друзей и видел на них собственное выражение удивления, восхищения и безмятежной радости.
Солнце нырнуло за дальний небоскрёб, и сияющий туннель погас – лишь вдалеке несколько домов продолжали пламенеть, словно факелы.
– Это чудесно, – тихо сказал Димка. – Спасибо тебе, Рома.
– Есть всего лишь несколько дней в году, – сказал Роман. – Когда солнце оказывается на таком уровне, что его можно увидеть отсюда. Я случайно узнал об этом. В тот день, в первый раз, я плакал. Вы только не смейтесь…
Мы и не думали смеяться.
Роман принёс большой ржавый железный бак.
– Можно развести костёр, – предложил он. Мы с Димкой одобрили его идею. На крыше было довольно прохладно, да и сумерки уже сгущались – в нижнем городе темнеет рано.
Синеватые и лиловые языки пламени заплясали на длинных брикетах химического угля. Мы сидели вокруг костра прямо на траве и грели протянутые ладони.
– Почти как в юности, когда ездили с друзьями на шашлыки, – улыбнулся я. – С ума сойти, сколько лет прошло с тех пор…
– Жаль, шашлыков сейчас не пожарить, – вздохнул Роман. – Нормального мяса у меня давно не водится, а соевые брикеты просто рассыплются при нагревании.
– У меня есть немного хлеба, – вдруг сказал Димка. Порывшись в карманах просторного комбинезона, он вынул пластиковый контейнер, где лежало несколько аккуратных ломтиков белого белкового хлеба. – Конечно, это не совсем то…
– Чёрт возьми, Димон! Где ты всё это достаёшь? – Рома был восхищён.
– Это дневной паёк механика. Когда целый день проводишь под авиамобилем, не всегда есть время сходить в столовую, – Димка протянул нам плоские квадратные кусочки.
Белковый хлеб совершенно пресный. Есть его можно, если ты действительно очень занят, поэтому не особо заботишься, что кладёшь в рот: жуётся – и ладно. Однако в жареном виде он оказался вполне съедобным. Рома нанизывал хлеб на кусок толстой проволоки и держал над бездымным пламенем.
– Вот и ещё одну традицию возродили, – улыбнулся я, когда с трапезой было покончено.
– Кстати, о традициях… – Димка поднялся и медленно подкрался к Роману. – Кое у кого сегодня день рождения…
– И? – с опаской спросил Роман.
– В этот день полагается дёргать за уши.
– Не-е-ет! Только не это! – наш именинник сорвался с места и попытался убежать.
– Толик, держи его.
***
В начале осени Ромин авиамобиль приказал долго жить. Эта старая развалюха с крыльями уже несколько месяцев еле передвигалась; моторы ревели так, что слышно было на соседнем уровне; машина то и дело рыскала в воздухе, и поездка всякий раз превращалась в экстрим.
Мы с Романом сидели на складных табуретках в одном из подземных цехов компании «Sun Steel», что занималась ремонтом и сборкой лёгких транспортных средств. Естественно, он не мог отдать свою машину, пусть и в конец убитую, в руки кому попало, поэтому у него был самый надёжный и проверенный мастер.
