С отрога Геликона - страница 20

Снова раздался смех, и снова тот же самый всадник единственным из всех не разделил общего веселья. Геракл заметил это во второй раз, но поддержал, все же, большинство своих новых сотрапезников. Хорошая трапеза – это как раз то, что ему было в этот момент нужно. Феспий посадил его к себе на коня. Так они и ехали к его дому и разговаривали по дороге.

– Так, Геракл, что же такого случилось, что заставило тебя покинуть дом? Амфитриона-то я знаю, его пастух пасет моих коров. Не знал только, что у него есть сын. А пастух этот, он, кажется, откуда-то с Понта.

– Да, верно, пастух наш из кочевников. А случилось, Феспий, то, что я ударил своего учителя, и теперь боюсь гнева отца.

– Хм… да, в самом деле, нехорошо. Чему же учил тебя этот учитель?

– Кифаре.

– Неужто, правда, кифаре? Ты музыкант?

– В том-то и дело, Феспий, что нет. Я – воин.

– Ну, то, что ты воин, это видно… Ладно, поживешь у пока меня, а там посмотрим. Как знать, может, пройдет гнев твоего отца. Сколько лет-то тебе?

– Восемнадцать.

– Охотился когда-нибудь?

– Да, и много. С Амфитрионом ходили.

– Замечательно! Будешь нам помогать. Вон там на Кифероне, – он показал вправо, – как сошел в этом году снег, лев завелся. Дерет наши стада, да и Амфитрионовы тоже.

– Да, я слышал об этом. Но отец говорил, что для меня это слишком опасно.

– Ничего, ты уже не мальчик. Мы договорились с твоим отцом, что охотой занимаюсь я. Но мы уже месяц как почти каждый день за ним рыщем, и все без толку. Ну вот, мы почти приехали. Нравится тебе?

Лошади шли по великолепному оливковому саду Феспия, который к тому же как раз в это время цвел ярко-желтым необыкновенно душистым цветом.

– Да, Феспий! Я остаюсь.

У дома Феспий расстался на короткое время с друзьями. Геракла слуги препроводили в дом. Впрочем, одного из друзей кекропиец попросил задержаться.

– Что Телеф, что-то чует твое вещее сердце?

– Не то что бы… Понимаешь, несколько лет назад мне рассказывал один старый прорицатель из Тиринфа о том, что к нему приносили младенца, в котором он узрел сына бога.

– Хм… Ну что ж, давай принесем жертву и вопросим его. Ну а сам-то ты что думаешь об этом мальчишке?

– Ну телом он – сущий бог, а так… что сказать… мальчишка пока. Ну так и про Зевса говорят, что когда-то, родившись, он кричал так, что куреты вынуждены были заглушать его плач, гремя своими доспехами.

– Согласен. Ладно, Телеф, приходи на обед. А с Гераклом будем потом разбираться.

Отобедав вместе в доме Феспия, остаток дня все провели в отдыхе. Солнце садилось за Геликон и золотило окрестные горы. Когда Феспий вышел в свой сад, золото сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее стало сменяться пурпуром. Неутомимые цикады еще не очнулись от зимнего сна, и поэтому было удивительно тихо. Как всегда осторожный Телеф, попытавшийся, не нарушая тишины, приблизиться к другу, порядком напугал его.

– Ах, это ты, Телеф… А я уж думал, это нимфы затевают со мной игру… – сказал Феспий, продолжая смотреть на багровеющий Киферон.

– Ты что же, боишься нимф, Феспий?

– А ты что, друг мой, хочешь сказать, что видел хоть одну нимфу?

– Нет… видеть, не видел, конечно… Мне кажется, глазами их вообще нельзя увидеть. Их можно только почувствовать…

– Как? Чем?

– Да всем телом… лицом, руками, ногами, всем, к чему ты дашь им прикоснуться.

Фсепий усмехнулся.

– Не знаю, Телеф. Мне в таком случае ближе ласка моих женщин: все так же как ты говоришь, только их еще и видно, – ненадолго наступило молчание. Закат постепенно угасал.