С отрога Геликона - страница 29

С удивлением для себя Геракл обнаружил потом торчащую в дубине стрелу. Охотники рассказали ему, а заодно Феспию, что видели, как пущенная Телефом стрела воткнулась в дубину в тот момент, когда Геракл только замахивался ею. Стоило дубине и стреле разминуться, Геракл был бы поражен в живот. Телеф, как всегда, бил без промаха.

Распоряжаться телом убитого хищника было предоставлено, разумеется, сыну Алкмены. Он решил, предварительно снявши с него шкуру, сжечь его, посвятив Зевсу. Шкуру он высушил и сохранил.

Вечером у Феспия был устроен пир, героем которого был, конечно же, Геракл. Впрочем, хозяин дома не упустил случая пожурить юнца, что, мол, на войне такое самовольство недопустимо, ибо может оказаться гибельным не только для него самого, но и для всего войска. Телеф на том пиру был особенно погруженным в себя. С ним заговаривали несколько раз разные люди, включая и Феспия, и Геракла. Он пил вино и ел со всеми, но на попытки заговорить только отшучивался, ибо в душе он корил себя. Корил за то, что не понял воли богов, не понял, что он сам лишь ее вещатель, а вот Гераклу надлежит ее исполнять. И когда Геракл на той стороне киферонского ущелья исчез из виду, он, Телеф, конечно, должен был догадаться, что это не спроста. В то же время, он благодарил богов за то, что они исправили его, смертного, ошибку, поставив на пути стрелы дубину и сохранив жизнь будущему герою. Ведь даже окажись в его, Геракла, правой руке не дубина, а меч, исход дела мог бы быть совершенно иным. Телеф стал думать, как бы вразумить мальчишку. Но не так, как это пытался делать Феспий, а заставить его всем сердцем поверить в уготовленное ему бессмертными предназначение. До сих пор ведь у Геракла были лишь косвенные указания на это: рассказы матери, брак с Эрато и теперь вот это чудесное спасение от метко пущенной стрелы, которое, впрочем, можно было рассматривать как всего лишь случайность.

– Геракл, – поймав героя прошедшего дня наедине, обратился к нему Телеф в тот момент, когда охотники решили, наконец, разойтись по домам.

– Да, Телеф. Я видел, ты был грустен и неразговорчив на пиру. Не надо…

– Геракл, мое сожаление не о том, о чем ты думаешь, – перебил не любивший ходить окольными путями прорицатель. – Мне думается, стрела, пущенная мной, связала нас на веки неразрывной связью. Зайди ко мне как-нибудь после захода солнца. Я хочу тебе кое-что показать.

Широко открытые глаза Телефа были полны какой-то светлой тайны. Так показалось по крайней мере Гераклу. Несмотря на то, что Телеф старался никогда не показывать видом своих ощущений, тем не менее, на этот раз что-то его выдавало. Видимо он, много лет ежедневно общавшийся с богами, сам никогда не был настолько причастен творящейся на земле воле бессмертных.

– Хорошо, Телеф, я зайду. Непременно, – ответил Геракл.

– Да, можешь, взять с собой Эрато. Если она, конечно, пожелает.

– Я спрошу ее. Ну, тогда до встречи?

– Доброй ночи, Геракл.

Эрато желала. И даже очень и очень сильно. Она в отличие от Геракла ждала чего-то необыкновенного.

После этого пира жизнь Феспия и его соседей стала возвращаться в нормальное русло. Необходимости ежедневно охотиться больше не было. Все отдыхали от неожиданно выпавших на их долю изнурительных трудов. Геракл залечивал свои раны. Теперь утром можно было вставать несколько позже и, соответственно, позже ложиться спать. Телеф снова, как и раньше, стал разводить по вечерам открытый огонь у себя во дворе. Это было неотъемлемой частью его ритуалов: каждый день на алтаре должен был гореть хотя бы небольшой костер. Но в одну из ночей он решил развести костер побольше, ибо почувствовал, что именно в эту ночь к нему заявится Геракл, и нужно будет больше света. И действительно, едва только стало темнеть, Телеф услышал разговор приближающейся к его скромному уголку молодой пары.