– Проходи, чувствуй себя, как дома, – сказала Мишель и провела Хегли к дивану. Парень осторожно присел, повторно оглядев весь кабинет. – Это и есть самое безопасное место Центра.
– Я как-то не чувствую себя безопасным, – задумчиво отозвался Фланнаган и сразу же пожалел о том, что не зашил себе рот перед входом в здание. Он пытался сделать спокойнейший вид, на всякий случай закрыл глаза.
– Почему?
– Потому что… – пытавшийся найти оправдание импала сделал глубокий вдох, как экстренную паузу в период крайней необходимости, – я пару раз нарушал закон. Ничего серьёзного, конечно, – ему пришлось оправдываться за свои слова, – но всё равно… понимаешь?
– Нет, не понимаю. Я никогда не нарушала.
Мишель присела на своё рабочее место и, положив руку на стол, развернулась к парню. У неё был опечаленный взгляд, которым она старалась поднять веки антилопы.
– И что же ты делал?
– Бензин сливал с машин во дворе и колёса скручивал.
– Не делай так больше, пожалуйста. Я хоть и не занимаюсь такими мелкими делами, но, знай, лично отобью у тебя желание возвращаться к нарушениям закона.
– Не волнуйся так, – отмахнулся парень, стараясь доиграть роль до конца. – Это было очень давно и даже не в этой стране.
Девушка пересела с кресла на диван, отчего Хегли открыл глаза и немного отодвинулся от пересевшего зверя. Ему предстояло открыть их максимально широко, когда Ярвинен легла на спину и опустила голову на мягкий подлокотник.
Ничего не сказав, Мишель медленно закрыла слезящиеся глаза. Она словно впала в транс, не двигалась, дышала тихо и незаметно.
– Тебе плохо? – боязливо спросил импала
– Да, – кратко ответив, девушка клацнула зубами.
– Мне позвать кого-нибудь? У вас есть врач?
– Нет, не нужно никого звать. Просто поговори со мной.
– Ну, хорошо. О чём будем говорить?
– Мы, скорее всего, будем молчать. Потому что я не могу выбрать тему для разговора, а ты в третий раз скажешь, что в тебе нет инициативности.
– Если тебя что-то тревожит, просто выговорись. Знаю, у тебя на душе сейчас горечь от утраты, но не нужно нести её в себе. На то ведь и есть другие звери, чтобы говорить.
– Меня многое тревожит, – сказала Мишель и нервно сглотнула. – В Бродбю мы провели два года, и все остались живы. А здесь всего две недели – наше количество уменьшилось.
Разумеется, смерть сослуживца безжалостно разрывала душу девушки. Ярвинен никогда до этого не чувствовала настолько высокий напор в груди, в глазах, которые истекали слезами, никогда её разум не пленила орда вечного негатива, отсыпавшегося в глубинах.
– Если честно, мы с ним много конфликтовали, почти что враждовали. Он был недоволен, что им управляла самка, любил делать по-своему, не по установке, и некоторые наши планы срывались из-за него. Я не могла на него повлиять, а постоянно звать Иеронима, чтобы тот утихомирил моего подчинённого, не хотелось. И в очередной раз, когда он всё испортил, я в сердцах сказала ему, что не буду плакать на его похоронах… А теперь…
Мишель, закрыв мордочку руками, присела на край дивана. От неё исходили всхлипы, вздрагивания, прерывистое дыхание, которые подтверждали полное падение огромной каменной стены стойкости обер-прокурора.
– В жизни всякое бывает, – сказал антилопа и положил ладонь на плечо девушки. – Есть место и для грусти, и для злости. Не вечно же веселиться.
– Я п-поним-маю. Н-но… – не смогла договорить тигрица, окончательно разревевшись.
