Это сказать легко. Вспомни. Ситуация была, скажем, мега критическая. Снаряд летит, какие-то доли секунды и всё! Конец Кнуту! В тот момент больше всего на свете, я хотел свалить с этой чёртовой машины, куда-нибудь в тихое спокойное место… нет, стоп, не куда-нибудь, было что-то определённое… окно, маленькое окошко, почти на самой вершине элеватора.
А что я, в тот момент делал? Жалел себя, боялся умереть… смерть…отец, я почему-то вспомнил отца. Картина, которую гнал от себя десятилетиями, предстала во всей красе. Тело, как у узника концлагеря, жёлтое иссушенное болезнью лицо, на этом нерадостном фоне выделялись только глаза, яркие, как прожектора в безлунную ночь, в тоже время тёплые, как окна родного дома в непогоду. Ярчайшее воспоминание. После живым я отца не видел, а ведь в тот день он со мной говорил и довольно долго. Как не силился, детали разговора не всплывали. Запомнился только стих, несколько строк. Необычное говорите… я сделал то, чего никогда не делал, вспомнил стих:
«Гостем встану на пороге,
У неведомой дороги…»
– Ой!
Стенда не было, как и людей, я стоял рядом с ростовой мишенью. Невозможно! Меньше чем за секунду, переместиться на две сотни метров.
– Красава! – услышал я далёкий, но гулкий голос Кабана из другого конца тира.
Захария тоже что-то кричала и махала руками, а людей там было уже четверо. Новоприбывший стоял рядом с Клепаном, заложив руки за спину. Увидев его раз, уже не с кем не спутаешь: сила воли, непримиримость читалась в его позе, взгляде, даже с такого расстояния. Бульба махнул мне рукой, призывая возвращаться. Я подчинился.
– Ну ты даёшь, брат, я до последнего не верил, а ты раз и… – Клепан, вернувшись к образу доброго весельчака, со всей дури хлопнул меня по спине, чем заставил присесть и пошатнуться.
– Полегче, медведь, прибьёшь же, – отреагировал я, вернув себе устойчивость.
– Ох, извини, парень, это я не подумавши.
Подошедшая Захария, опять начала только ей понятный ритуал, ощупывание снежной бабы.
– Даже четверти сил не потратил, – отчиталась она перед Бульбой.
– Силён, – утвердил тот, но на выражении лица это никак не сказалось. – Знавал я, одного телепортера, – двенадцать метров был его предел раз в сутки.
– Так это вообще не о чем, – вставил слово здоровяк, – Правда, двести пятьдесят тоже маловато…
– Он уже прыгал на два с лишним километра, – перебил его Бульба.
– Какое будет расстояние? – поинтересовался я.
–Три и семь, может три и пять, ближе подойти невозможно, – недолго думая, выдал командир.
– Значит, мне нужно, – начал размышлять я вслух, – Взять посылку весом сто двадцать кило, совершить прыжок в четыре километра, оставить её там и вернуться?
– Примерно так, – подтвердил Бульба. – Справишься?
Хоть он и спросил, но было похоже на утверждение.
А что мне мешает вытянуть из ситуации больше плюсов? Без разницы каких, информация это, или что-то материальное.
– Не знаю, я тут новичок, но слышал, что на развитие дара нужно время.
– Тут ты прав, месяцы и даже годы. На Стиксе мало кто столько живёт… но события можно форсировать, – на этих словах, Бульба посмотрел на Клепана, тот, неопределённо пожал плечами. – Но это позже, сначала выясним границы твоих умений.
Тем временем, Кабан приволок откуда-то, две двухпудовые гири и бросил на меня многозначительный взгляд.
– Пятьдесят плюс тридцать два, – ответил я на немой вопрос.
Кваз тут же расстегнул сумку с боеприпасами и сунул в неё одну гирю.
