– А кто вы такой?
– Я Элвис – как и вы, тоже химера. Мне подошёл белый медведь, и так получилось, что нужно было набирать массу. Пришлось развиваться как кваз, и на меня навесили обязанности по дальним путешествиям. Я теперь, как Беллинсгаузен, могу в одиночку до самой Антарктиды дотопать, оставаясь незамеченным – а если кто заметит, то ломаю шеи. Вот такая теперь у меня научная деятельность. Я, мой друг, о вас обязательно сообщу, только с собой взять не могу. Вы пока тут сами. Куда я иду, там совсем гиблые места. Поживите среди людей и старайтесь меньше болтать, мы вас обязательно найдём. У нас целый город, но далеко.
Интеллигентный мутировавший белый медведь поднялся и глянул на меня:
– Покушали, коллега?
Я кивнул и тоже поднялся.
– Вы сейчас за мной двигайтесь, я в вашу сторону немного пройдусь. Дорогу для вас почищу, а то вокруг нас много заражённых собралось.
Покрытый бронепластинами, но удивительно подвижный гигант пулей понёсся вперёд. Такой скорости от столь массивной туши я не ожидал. Бежал за ним что было сил, уже не обращая внимания на окружающее. Заражённые от ударов лап летели в стороны, небольшие деревца ломались, а в кустах образовывались широкие проходы. Мой знакомый пёр как танк с полкилометра, а затем заложил поворот, махнув мне лапой, чтобы я бежал прямо. Заражённые побежали за ним на шум, но через полминуты я перестал чувствовать моего коллегу, а твари начали двигаться бесцельно кто куда. Это всё подсказало мне моё чувство, которым я уже довольно сносно приловчился пользоваться. Очевидно, Элвис включил своё умение быть неощутимым.
Мой поход был рассчитан на два дня, но получив возможность отдохнуть и поесть, да ещё имея в распоряжении такое чувство, я двигался намного быстрее расчётного. Весь день я труси́л за помощью. Собачья выносливость не идёт ни в какое сравнение с человеческой. Самый большой плюс к скорости давало точное знание расположения заражённых. Без него половину пути надо было бы ползти на брюхе, прислушиваясь к каждому шороху, а не переться, как я, сквозь кусты, распугивая мелкую живность. Я решил не останавливаться, пока могу бежать.
Через два часа после захода солнца мне удалось добежать до стен нашего стаба. Я опёрся лапами на массивные металлические ворота и завыл:
– У-у-у у-у-у-у-у у-у у-у-у-у-у!
Караульный, не заметивший, как я подошёл к стене, от такого звука уронил что-то тяжёлое и ойкнул. Сразу несколько лучей прожекторов направились на меня. После шоу с банками и заунывной истории Бублика и Коржа про патроны меня тут каждая собака знала. Ворота отворились, и на меня набросились с расспросами, что случилось, и где Корж. Они уже были на месте нашего боя, и встретили там целую орду заражённых. Разумеется, в живых никого увидеть уже и не ожидали. Я схватил зубами за рукав начальника караульной смены и пару раз дёрнул в направлении от стаба, а затем, вспомнив дурацкую картину, где охотничья собака показывала дичь, попытался воспроизвести стойку.
– Корж живой? – начальник караула взял мою морду и глянул мне в глаза, а я постарался как можно жалобней и утвердительней тявкнуть.
Меня крепко обняли:
– Блохастый, ты же ж псина!
Через десять минут никто не спал, а милитаризованная зона нашего стаба гудела как рассерженный пчелиный улей. Через двадцать минут бронеколонна в составе двух БМП, двух БТР и трёх пулемётных пикапов уже неслась на выручку моему другу. Я указывал направление, опёршись о торпедо, и изображал как мог позу охотничьей собаки, нацеленной на добычу.
