– Моя мама учила меня всему, что я умею. Связная речь, так смущающая ва… тебя, это ее заслуга.
– Ты много знаешь о жизни своей матери? Как она попала в труппу, где родилась? – полюбопытствовал Винсент. Исабель покачала головой.
– Нет.
– И она ничего не рассказывала о себе? Даже перед смертью? – продолжил расспросы Винсент. Нижняя губа девушки задрожала.
– Только то, как гордится мной.
– А отчего она, кстати, умерла? – виконт почесал кончик носа.
– Простудилась, – голос Исабель пресекся.
– От всех этих разговоров у меня голод разыгрался, – Винсент, похоже, снова обрел хорошее расположение духа. – Думаю, знакомство с розарием подождет. Мне нужен второй завтрак.
– И это все? – подняла на него глаза Исабель.
– В смысле? – не понял виконт. Девушка набрала в грудь воздуха.
– Ты не хочешь узнать больше о маме? – выпалила она. Винсент рассмеялся.
– Боги, Исабель, это твоя мать, а не моя. Что мне может быть интересно?
– Она была хорошей, – пробормотала Исабель. – Я люблю говорить о ней.
– Это не значит, что я хочу слушать, – пожал плечами Винсент. И, заложив руки за спину, быстро зашагал в сторону дома.
Исабель провела рукавом по глазам и поспешила следом за виконтом.
Пока мы идем к часовне, Исабель не устает задавать вопросы о моей жизни. Удивительно складные вопросы, надо признать. Может она и рыба, но точно не дурочка. Мне даже становится интересно: сможет ли она поддержать одну из тех светских бесед, которые, в свое время, я вел с таким блеском. Честно говоря, я не рассчитывал заходить внутрь часовни. Последний раз я был там, будучи абсолютно пьяным, и помню только, что рыдал перед статуей богини как мальчишка.
Исабель часовня нравится, я вижу это по тому, как она смотрит на витражи и как гладит спинку скамьи. Солнечный свет падает на девушку, выхватывая из полумрака прядь волос, Исабель оборачивается, и я вижу вместо нее свою мать. Точно такой, какой запомнил ее.
Ненавижу, когда воспоминания врываются в мою жизнь.
Исабель задает бессмысленные вопросы о часовне, а я раздумываю, не приказать ли ей обрезать волосы. Потом отбрасываю эту мысль в сторону. Один солнечный луч, да схожесть цвета волос не повод для того, чтобы лишать рыбину кос. Часовня остается за спиной, видение пропадает из памяти, и я возвращаюсь к своим мыслям об Исабель.
Мои слова о деревенских девках, разумеется, задевают ее. Можно подумать, что она родилась не в Малой Долине, а где-нибудь в столице. Потом Исабель высказывает мне, что она вовсе и не девка, и звать ее Исабель, и я понимаю, что только что увидел у рыбы эмоцию.
Обиду.
Это так интересно, что мне хочется рассмотреть лицо Исабель ближе. Увидеть, есть ли на нем еще эмоции, или же ей обидно только потому, что правильных, хороших девушек церковь учит, на что следует обижаться, а на что – нет. На какую-то секунду мне кажется, что я улавливаю что-то в глазах Исабель, но затем они снова становятся непроницаемы. Однако любопытство уже охватывает меня. Давно что-то не занимало меня так, как простой вопрос: как дочь гончара могла научиться поддерживать беседу не хуже знатной девицы? И не просто поддерживать, пустая болтовня тоже наука, но не великая. А так складно выражать свои мысли, простирающиеся намного дальше предметов, которые могут волновать девушку ее возраста и происхождения.
У меня был период, в который я отправлял сперва Марела, затем Мелеха в город, скупать все сочинения, в которых речь шла бы о любви.
