Ноги несли его куда-то в центр, вдоль трамвайных рельсов. Потом он увидел синие с белым многоэтажки, похожие на куски разрезанного карданного вала, и опознал район Комаровского рынка.
– Слышь, мужик, инструмент нужен? – вдруг спросил его какой-то хмырь с тупой небритой рожей и в спецовке.
– Чего? – спросил Черский.
Он уже опасался, что этот великовозрастный долбак и вправду прямо на улице расстегнет ширинку и достанет свой инструмент, а потом начнет ржать дебильным смехом, и ничего ты ему не сделаешь – но мужик в спецовке и правда протянул коробку с какими-то неведомыми инструментами, от которых еще несло заводской смазкой.
– Вот, только сегодня вынес. За недорого отдам.
Черский зашагал дальше.
Чем ближе становился рынок, тем гуще становилась толпа и тем больше странных личностей в ней попадались. Бабки в платках и мужики, обожженные жизнью, одуревшие подростки и неожиданно опрятные дамы. Какая-то женщина на пороге старости стоит столбом прямо посреди тротуара и срывающимся голосом поет неведомые пятидесятнические псалмы, а потом добавляет: «Слава Иисусу! Слава Господу нашему!» Проталкивались сквозь толпу суровые бритые громилы в черных кожанках со сверкающими, словно хромированными, застежками-молниями и синими татуировками на пальцах. А под ногами в картонных коробках трепетали белоснежные кролики.
Как ни в чем не бывало, текла мимо него река человеческая, каждый в ней жил своей жизнью, и никакой общественный катаклизм не мог заставить ее пересохнуть.
Даже под немцами наверняка все так же текли человеческие толпы, несмотря на комендантский час и профилактические виселицы. Но в те времена на месте нынешней Комаровки было гнилое болото с жабами и комарами.
Чуть дальше была совсем толкучка, где с картонок продавали все что угодно, не хуже, чем на легендарной толкучке в Жадине. Там, кажется, можно раздобыть даже оружие. А может быть, даже отыскать кого-то из сослуживцев по Афганистану – потому что кому ж еще оружием торговать…
«Но это у меня и так есть», – подумал Черский.
Он развернулся и зашагал прочь.
Его положение было не безнадежно. В городе можно найти оружие, можно найти информацию. А значит, он сможет очень дорого продать свою жизнь.
Уже от этой мысли в груди немного потеплело, и даже анестезия почти отпустила. Когда он отыщет новую диспозицию – обязательно вернется сюда, чтобы хорошенько вооружиться. Ну и с сослуживцами парой слов перекинуться.
Уже возле поворота на площадь возле Лидо другой пролетарий обнадежил Черского, когда предложил за недорого купить бензопилу.
Да уж, безоружным ты тут не останешься.
Потом каким-то образом, уже через неделю, ночуя на так и недостроенном центральном вокзале, все-таки нашел себе пристанище. В другом, далеком районе, где он еще никогда не бывал.
Хотя в городе и так хватало районов, где он никогда не бывал.
Когда он добрался до нужного дома, уже стемнело. Перед домом начали копать, да так и бросили, и он едва не свалился в квадратную яму.
Хозяин квартиры, пенсионер, оказался отставным полковником. И сдал ему квартиру во многом из уважения к афганскому прошлому. Хоть какой-то прок от службы…
Потом, внутри новой квартиры, ему снилось, что он обкурился добротным афганским гашишем – хотя сам никогда не употреблял даже по месту произрастания, – и, врубив наушники и накрывшись капюшоном, как негр из трущоб, какие показывают в кино категории Б и с рэпом в саундтреке, меланхолично бродит по двойной сплошной разделительной одного из столичных проспектов. Асфальт под ногами был похож на черную воду, двойная сплошная пульсировала и загибалась. Фары автомобилей, пролетая мимо, выхватывали его внезапный силуэт из тьмы, а водители поливали отборным матом. И желтые огни фонарей кружили над головой.
