Он не помнил, что звучало в наушниках. Но музыка, безусловно, соответствовала. Она не резала уши и в то же время была достаточно экспериментальной.
Он прислушался получше и каким-то образом смог понять, что это играет. Он почему-то знал этот альбом, хотя никогда его толком не слушал.
Этот альбом протащил другой газетный труженик, байкер Бушинский. Он привез его из очередной поездки в Польшу, эдакий заграничный курьез, и оставалось непонятным, где такое продают даже в Польше.
Альбом, и кажется, сама группа назывался Coal – то есть «Уголь». И был интересен уже тем, что состоял из одной песни. Причем дело было не в том, что остальные считались бонусными. Просто весь альбом занимала одна песня длиной сорок пять минут, даже не разделенная на две части. И песня, как нетрудно догадаться, тоже называлась Coal.
Обложка альбома была грязно-черной, слово Coal на ней написано почти нечитаемым готикой. Точное определение жанра этой удивительной группы не смогли бы дать сами. Но сомнений не было: это был один из тех коллективов, которые не прогибаются под мейнстрим и которые не в обиде, что их не ставят на радио, потому что они и не стремятся на радио. Даже в родной Польше на их концерты приходит только небольшой кружок тех, кто врубается. И даже в Варшаве количество этих людей никогда не превышает количество букв в названии группы…
Эта догадка так его обрадовала, что вытолкнула из сна. Он снова был лицом к лицу с неприятной реальностью.
Он лежал прямо на полу – он давно привык спать на полу – под дурацким углом и не хотел даже поворачивать голову. Видел выцветшие обои, которые уже начинали отставать возле потолка, и бордовые занавески на окне.
Тюля не было, и это радовало. От тюля одни мучения. Его тяжело снимать, тяжело стирать и тяжело потом вешать.
И было непонятно, зачем этот тюль нужен. Скорее всего, его придумали стареющие жены, чтобы мучать мужей. В Афганистане они превосходно жили без малейшего тюля – и многие вернулись живыми, чтобы их по-настоящему прибило уже на родине.
Черский поднялся с пола и заковылял к окну. Раненная полгода назад нога едва двигалась – она проснулась еще не до конца.
Отшвырнул прочь штору и увидел серый двор. Он ничем особенно не отличался от прежнего, где убили Нэнэ, – все то же самое, просто в другом порядке.
Тут тоже были деревья, кирпичная котельная, качели. И даже мусорные баки – такие же чумазые и переполненные. Только дома были выше – панель брежневки с лифтами, достроенные до девятиэтажек, причем основные панели были серые, а новые нашлись только грязно-бедно-розовые. Так что провал двора был куда глубже, настоящий провал у него под окном.
Новое логово Черского было в Валунах – еще одном спальном районе, который находился чуть поближе к центру города. Когда-то здесь, прямо возле его дома, было крайнее кольцо трамвайного маршрута – но город с тех пор порядочно разросся, а трамвай пропал, словно растворившись в широченном асфальте проспекта.
Народный поэт (но уже совсем другой, не Куллинкович) высказался про этот район так:
Когда едешь в Валуны,
Не забудь надеть штаны:
Голая ягодица
Там не пригодится!
Много у нас в городе народных поэтов. Есть вещи, которых не хватает, а вот с народными поэтами все в порядке.
Это место обошлось чуть подороже. Он экономил бы где-то двадцать минут, если бы ездил отсюда на работу куда-то в центр. Это, конечно, ничего не значило – как и стоимость аренды.
