Мама бросилась за ним, протянула к нему руки.
– Не трогай меня, – рявкнул папа и оттолкнул ее.
Схватил куртку, сунул ноги в сапоги и хлопнул дверью.
Лени поймала мамин взгляд. В ее больших голубых глазах, выражавших малейшие оттенки чувств, Лени, точно в зеркале, увидела собственную тревогу.
– Неужели он правда верит во все эти байки про конец света?
– Видимо, да, – ответила мама. – Или же хочет верить. Как знать? Да и неважно это. Так, одни разговоры.
Лени и сама знала, что на самом деле важно.
Погода портилась.
А с ней и папино состояние.
* * *
– Как оно вообще? – спросила Лени у Мэтью на следующий день в конце занятий. Дети в классе собирались домой.
– Что именно?
– Здесь зимой.
Мэтью задумался.
– Прекрасно и ужасно. Сразу понятно, выдержишь ли ты на Аляске. Большинство еще до весны сбегает на материк.
– Бескрайняя глушь, – процитировала Лени. Так окрестил Аляску Роберт Сервис.
– Ты выдержишь, – ответил Мэтью.
Лени кивнула, жалея, что не может ему сказать: последнее время она все больше опасается не столько того, что подстерегает ее за пределами дома, сколько того, что в доме.
Она о многом могла рассказать Мэтью, но только не об этом. Могла признаться, что отец слишком много пьет, орет или срывается на них, но только не в том, что порой она его боится. Такое предательство невозможно было даже представить.
Плечом к плечу они вышли из школы.
Снаружи Лени уже поджидал «фольксваген». Выглядел он неважно – помятый, поцарапанный, бампер держится на честном слове. Глушитель отвалился на очередном ухабе, и теперь старая развалина ревела, как гоночный автомобиль. В машине сидели родители – приехали за ней вдвоем.
– Пока, – бросила она Мэтью и направилась к автобусу. Швырнула рюкзак внутрь и уселась. – Привет, – сказала родителям.
Папа с трудом переключил передачу, сдал назад и развернулся.
– Чокнутый Эрл попросил меня кое-чему научить его домашних, – пояснил папа, сворачивая на главную дорогу. – Мы вчера как раз об этом говорили.
И вот они уже поднялись на холм и очутились на подворье Харланов. Папа первым выпрыгнул из автобуса, схватил лежавшее на заднем сиденье ружье и повесил на плечо.
Чокнутый Эрл сидел на крыльце; завидев папу, встал и помахал ему, крикнул что-то своим (слов Лени не расслышала), и те мгновенно положили лопаты, топоры, пилы и собрались на поляне в центре участка.
Мама открыла дверь и вылезла из автобуса. Лени выпрыгнула за ней, и ботинки ее увязли в грязи.
Рядом с «фольксвагеном» остановился помятый «форд» Акселя. Из машины вышли Аксель и две девочки, Агнес и Марти, устремились к толпе, собравшейся перед крыльцом Чокнутого Эрла.
Чокнутый Эрл стоял на покосившемся крылечке, широко расставив кривые ноги, и казалось, что ему самому так не слишком-то удобно стоять. Вдоль морщинистых щек висели седые волосы – корни жирные, концы вьются. На Эрле были грязные джинсы, заправленные в коричневые резиновые сапоги, и видавшая виды рабочая фланелевая рубашка.
– Ну-ка, давайте поближе, – махнул он собравшимся. – Эрнт, Эрнт, иди сюда, сынок.
Собравшиеся перед крыльцом загомонили и обернулись. Папа прошел мимо Тельмы и Теда, улыбнулся Клайду, хлопнул его по спине, поднялся на крыльцо и встал возле Эрла. Рядом с низкорослым старикашкой папа казался высоким и сильным. Черные волосы, густые черные усы – словом, писаный красавец.
– Мы с Эрнтом вчера вечером беседовали с глазу на глаз о том, что на большой земле творится черт-те что. Президент наш конченый аферист, да вот еще недавно самолет взорвался прямо в небе.
