– Мне Кевин рассказал…
– Я люблю его, Варь… А он попросил не звонить…
– Ну, может, это и к лучшему? Три месяца ему нельзя к тебе подходить и разговаривать с тобой. Может, он боится нарушить запрет?
– Нет… Не в этом дело. Он сказал, что любит меня, там, в Вашингтоне. Я его предала, а он не простил…
Варя приподнимает кончиком пальца мое лицо и заглядывает в глаза. По щекам опять текут слезы, но уже не так сильно, просто капают. Сестра нежно утирает их.
– Если он действительно любит, то простит.
Я скептически ухмыляюсь, шепчу сестре, глядя в ее зеленоватые глаза:
– Это красиво в теории. В жизни даже любящие не прощают предательства. Ведь закон выбора суров. Нельзя получить сразу все.
– А ты изменилась. – Варя смотрит на меня и жалеет. Обычно это я сострадала и уговаривала ее, что все будет хорошо. Кажется, мы поменялись местами. – Если он любит тебя, а ты любишь его, то будет все так, как вы захотите. Магия сведет вас. И прощение будет. А если нет, то значит вам просто не по пути.
– Ты же его ненавидишь. Наверное, рада сейчас, что он не простил меня.
Я жестока в словах. Смотрю, как сестра немного, но отстраняется от меня. На лице Вари возникает холодное отчужденное выражение.
– Я уже сказала, что чувствую по отношению к тебе и нему. Но мне не нравится видеть, как ты страдаешь. Если честно, его отказ меня не радует, но и сожаления не чувствую. По крайней мере, это даст тебе толчок оценить то, что вокруг.
Она отворачивается от меня и начинает рассматривать кафель, будто он стал интересней.
– Сегодня приедет Савов. Погоди отталкивать его. Дай ему шанс.
– Хорошо, – я смиряюсь, как и всегда. Поломки в моей системе бытия исправляются только таким способом.
Он приехал к вечеру с огромным букетом роз. Ярко-алые – цвет крови. Бутоны были взрывом багрянца из тонких зеленых стеблей с шипами. Скрипящие, шуршащие пакетом. Когда я принимала их из рук Савова, розы будто злобно зашелестели на меня, пару раз уколов мне руки и обдав сладким ароматом. Первое желание – избавится от этой мерзости. Но я поставила их в вазу. Цветы не виноваты. Это все я со своей больной психикой.
– Аня, я соскучился, – Виктор повторяет то, что сказал мне Рэй, невольно вызывая боль и горечь в душе. Но я не показываю этого, улыбаюсь, как кукла, позволяя себя обнять и поцеловать в щеку.
– Я думаю, вас стоит оставить одних. – Варя хитро ухмыляется и утаскивает гулять Кевина.
Мы остаемся с Виктором одни. Не знаю, сколько мы проторчали в прихожей, где Савов меня обнимал, а я позволяла. Но вскоре не выдерживаю:
– Кофе? – Я помню, что Виктор пьет арабику: три ложки на маленькую турку, без сахара. И, не дожидаясь ответа, выскальзываю из его объятий, иду на кухню, где делаю вид, что поглощена приготовлением кофе. На секунду теряюсь, и мне кажется, что я одна в кухне. Оборачиваюсь и вижу, что Виктор стоит, опершись плечом о стену, и не сводит с меня своих хитрых серых глаз. Не придумав ответа, смущенно улыбаюсь.
– Как в прежние времена, – он напоминает, как после моего выпуска с Начала, приходил к нам. Я была влюблена в него, как кошка. Все искала ласки с его стороны. Выслуживалась. А он покровительственно главенствовал в наших отношениях. Тогда это было нормальным. Сейчас, после недели любви, когда я грелась в лучах солнца по имени Рэйнольд Оденкирк, мне не нужен холодный свет луны Савова. Я замерзаю с ним.
«Погоди отталкивать его. Дай ему шанс».
