Никто ей не ответил, только Айла, ее средняя дочка, жалобно посмотрела на нее и протянула пустой пакет IKEA.
– Пожалуйста, мама, пожалуйста, я ненавижу мюсли и я ненавижу «Уитабикс», пожалуйста, не заставляй меня их есть.
– Ох, дай ей тост, ради бога, – раздраженно сказал Мэтт. Он откинулся на спинку стула и пощелкал радио. – Давайте послушаем какую-нибудь музыку. Я ненавижу по утрам «Радио-4». Правда, дети? Это все равно что пригласить ужасных стариков с гнилым дыханием, чтобы они сидели рядом и орали на тебя, пока ты завтракаешь.
Дети засмеялись, даже Би. Джульет тяжело вздохнула:
– Тостов нет.
Мэтт поднял глаза от своего телефона:
– Почему нет?
– Мы все съели.
– Нам надо приготовить сегодня больше. – Он потряс пустой картонной коробкой. – И апельсиновый сок.
– Я хотю сок, – тихо сказал Санди из своего угла. – Сок, позалуста. Я хотю сок.
Нам надо забронировать летнюю поездку. Нам надо встретиться с Оливией и ее детьми. Нам надо позвонить твоей матери в Рим. Нам не надо спать с другими людьми. Нам надо сделать все эти вещи.
– Ты мог бы зайти в магазин, Мэтт. Между прочим, говорят, что там продают еду.
– Я говорил тебе десять раз, что у меня сегодня важный день на работе. Формирование команды. Благодарю за напоминание.
– Ладно, я зайду в магазин во время ланча, если после аукциона будет время… – Джульетта снова повернулась к приемнику.
– А теперь послушайте «Размышления о главном» преподобного…
Мэтт посмотрел на нее, и в его глазах промелькнул гнев.
– Господи, Джульет.
Когда-то она боялась этого взгляда, у нее все сжималось внутри от боли и тревоги, но потом привыкла.
– Хотю сок, – заявил Санди чуть громче прежнего.
– Я просто хочу послушать, может, что-то скажут про аукцион. Генри сказал, что будет в эфире около восьми. – Джульет наклонилась над Санди, кидавшим мюсли в старшую сестру, и остановила его. – Би, дочка, поешь мюсли, ну хоть немного.
Би подняла голову и посмотрела на мать. Под ее темными глазами лежали тени, словно лиловые отпечатки пальца.
– Я не голодна, спасибо, – ответила Би и снова уткнулась в свой телефон; ее тонкие пальчики бегали по дисплею, светившемуся в полумраке кухни.
Джульет ненавидела этот телефон. Она помнила, как эта юная темноглазая персона болтала ногами, барабаня о ножки стула, рассказывала о цыплятах, которые вывелись у них в классе, о занятиях в клубе рукоделия, о новом щенке Молли. «Ах, какое чудесное утро! – пела она за завтраком и ужином. – Ах, какая чудесная мамочка! У меня чудесный папочка! У меня чудесная сестренка! Все хорошо у меня!»
Когда-то у нее одной имелся ключ, отпиравший душу ее старшей дочки, ее сердце, ее уста. А теперь она даже не была уверена, существует ли такой ключ. Ты можешь быть счастлива настолько, насколько счастлив твой самый несчастный ребенок. Би была несчастна, поэтому была несчастна и Джульет.
– Поешь хоть немножко, миленькая. – Она погладила дочку по блестящим черным волосам и почувствовала, как Би напряглась от ее прикосновения. – Хоть что-нибудь, чтобы желудок не был пустой. Ведь у тебя сегодня физкультура, вспомни об этом и… – Она опустила взгляд: – Господи! Кто этот Фин? Почему он прислал тебе картинку девицы в лифчике?
– Ой, заткнись, ма. Оставь меня в покое, черт побери. – Би внезапно вскочила и оттолкнула стул, толкнув Джульет деревянной спинкой. Потом вышла из кухни, искоса взглянув на мать, словно хотела убедиться, что не слишком обидела ее. Этот ее взгляд ранил Джульет сильнее всего.
