Отметим и другие культурные начинания в районе: детские сады, школы, стадион, меры по благоустройству рабочего района – мостовые, тротуары, автобусы, скверы и проч.»
В большом количестве выходят мемуары работников мануфактуры, посвященные подготовке к восстанию и собственно восстанию. Вот, к примеру, одно из таких воспоминаний, оставленное П. Ефимовым: «Большая кухня-столовая Прохоровки начиная с октябрьских дней представляла из себя беспрерывно митингующий котел, собравший тысячами рабочих как „Прохоровки“, так и окрестных мест… Это был даже своего рода революционный университет. Тут разрешались экономические вопросы, разрабатывались требования, выбирался делегатский корпус. Тут же беспрерывное пение революционных песен, устройство флагов, знамен, транспарантов и место хранилища их. Тут происходили большие митинги и диспуты между эсерами и эсдеками. Все это происходило в полном и весьма чинном порядке… все выступали свободно и выслушивались с большим интересом. И даже скажу, что именно на основе партийных сборов публика очень и очень многое себе уяснила».
Другая работница, Е. Салтыкова, вспоминала: «10 декабря мы, рабочие и работницы «Прохоровки» вышли на демонстрацию. Шли по Большой Пресне. Дошли до Волкова переулка – вдруг навстречу казаки! Старший из них скомандовал: «Пли!» Но казаки опустили свои ружья и уехали. Спустя некоторое время появилось еще больше казаков. Они остановили нас и выстрелили в воздух. Мы вынуждены были вернуться. После этого, на собрании в Большой кухне, решили вооружиться кто чем может. На следующую ночь мы вышли строить баррикады. Я вспоминаю, как все мы, работницы, пилили телеграфные столбы, снимали ворота домов, дружно строили баррикады и опутывали проволокой всю Пресню.
Я работала в боевой дружине сестрой милосердия, в нашей же дружине был мой муж – Салтыков.
Вот идем на баррикады, а нам навстречу едут казаки. «Расходитесь и уберите флаг с баррикад», – говорят казаки. А мы им отвечаем: «А вы почитайте, что на флаге написано». Тут офицер строго крикнул: «Убирайтесь сейчас же!» – но мы не испугались казаков и бодро пошли со своими знаменами на баррикады.
Мы боролись на баррикадах Пресни около десяти дней. Но дальше продолжать борьбу было невозможно: царские опричники, окружив Пресню со всех сторон, начали нас жестоко обстреливать.
Бой стал понемногу утихать. Утром, не помню какого числа, приехали семеновцы. Пошли обыски, аресты. Все участвовавшие в восстании стали жечь свои бумаги, у кого что было. У моего мужа остались винтовка и шашка, а у меня – револьвер. Мы спрятали оружие. Дошел черед обыска и до нас. У нас ничего не нашли, и, когда семеновцы вышли, мы успокоились. Но наше спокойствие было недолгим. Во время обыска в других комнатах кто-то сказал жандармам, что я и муж участвовали в восстании. Через несколько минут семеновцы вернулись. Мой муж был в это время дома и сидел с ребенком. Опричники крикнули: «Кто здесь Салтыков?» Он сказал: «Я». «Вы участвовали в боях?» – спрашивают они. Мы свое участие отрицаем. Тогда они говорят моему мужу: «Вы одевайтесь и идите с нами, а вы, – обратились они ко мне, – останьтесь пока с ребенком».
На другой день меня допустили к мужу. Здесь он мне сказал: «Дуня, воспитывай нашего ребенка, я больше не вернусь, суждено мне погибнуть от рук палачей».
В 4 часа 30 минут дня начались расстрелы. Кругом раздавались крики, стоны – это стегали плетьми и истязали рабочих во дворе нашей фабрики. К вечеру истязание кончилось. Я одна вошла во двор и спросила сторожа Михаила, не видел ли он моего мужа. Сторож мне ответил, что мужа уже расстреляли в третьей партии; стреляли в мужа два раза на глазах у сторожа и всех убитых в двух повозках увезли в часть. Пришла я в часть, но найти мужа мне не дали. В конце концов меня послали к приставу за разрешением.
